Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков

Но что ж увидел я тут? повозок несколько сот стеснилось к переправе и слышан был только вопль, шум и треск. Некоторые из них лежали опрокинутыми с гати в болото и на половину погрязшие; иные лежали на боку; у других переломаны были оси, а у иных колеса, и все в превеличайшем беспорядке и в такой тесноте, что мне не было никакого способа проехать и их не только пересчитать, но хотя глазом окинуть. Итак, довольствовался я, спросив сколько еще там за речкою обозов? и услышал, что их еще сот с шесть и более назади. Тогда не оставалось мне иного, как назад ехать; но как мы с казаками сами немилосердно перезябли, то рассудили заехать наперед погреться к находящемуся в близости огню.

Но какой бы, думали вы, это огонь был? Ах! не могу и сего без сожаления вспомнить. Это было прекрасное строение, стоявшее в п о ломе. К несчастию, случись в самом том месте, где была сия переправа, прекрасная прусская деревня; и как дворы крестьянские были огромные, крытые снопами и стоящие друг от друга в отдалении, то в ней-то, двор по двор, зажигали наши переправляющиеся, чтоб как светом от пламени пользоваться, так и самим обогреваться. Боже мой! подумал я сам в себе, какие горестные последствия приносит с собою война! Чем бедная сия деревня виновата, что случилась быть в этом месте? Однако, потужив, сделал и я компанию прочим и, полежав на бугорке в погревшись против огня, пустился в обратный путь для донесения фельдмаршалу всего того, что я нашел и видел. Сей не успел меня увидеть вошедшего к нему в кибитку, как тотчас спросил: "что, мой друг, много ли еще?" — "Очень много, ваше сиятельство", ответствовал я, и рассказал ему потом все, что видел, как наезжал на рассеянные по дороге и по полям повозки, как видел многих повозчиков и лошадей умерших и прочее, что видел. Но что же вы бы думали он на сие сказал? Ничего, а только приказал мне иттить в свое место, а гренадеру продолжать сказывать сказку, прерванную моим приходом.

Вот какого фельдмаршала имели мы в тогдашнем вашем походе! Люди, вверенные его предводительству и попечению, погибали и страдали наижесточайшим образом, а он в самое то время увеселялся слушанием глупых и одними только нелепостьми наполненных сказок. Чему и дивиться, что армия на сем обратном походе претерпевала несравненно более урона, нежели идучи в Пруссию. Но я возвращусь к моей материи и буду продолжать повествование.

Для всех вышеупомянутых обстоятельств принуждены мы были сделать на сем месте растах и дождаться обозов, которые прибыли все не прежде, как уже под вечер на другой день. Сие время употреблено было для сожигания всех излишних вещей. Все обозы были пересмотрены и все лишнее сожжено и брошено. Сколько пушек, сколько ядр и бомб, пороху и других вещей и военных снарядов не побросали мы тут в воду и не зарыли в землю, для того, что везти было не на чем! Но все сие помогало мало. Тягости убавилось немного, и труд был тот же; и я не знаю, как бы нам дойтить, если б не умилосердилась над нами сама натура и не произвела некоторой перемены в погоде, и оная не сделалась несколько суше и лучше.

Впрочем, и в сию вторую ночь должен я был иметь некоторое беспокойство. Поелику все нужные предосторожности от неприятеля наблюдаемы были и в сие время, которые, в рассуждении тогдашних темных ночей, и неизлишними были, то имел всякий день дежурный генерал-майор обыкновение: по наступлении ночи, объезжать весь лагерь кругом и осматривать везде ли исполняется все то, что приказано, и поставлены ли нужные бокеты. Он бирал обыкновенно с собою несколько человек из нас, ординарцев, и в сию ночь должен был и я быть в его свите. Дежурным генерал-майором был у нас тогда толико прославившийся потом, граф Петр Александрович Румянцев, и с ним-то ездили мы тогда осматривать все полки и посты. Не могу без смеха и поныне вспомнить тогдашней нашей езды с ним. Никакая каналья, я думаю, не был столько браним и ругаем, как мы тогда с ним. Но что смешнее всего то, хотя нас немилосерднейшим образом и всякими скверными словами ругали и бранили, но мы принуждены были сносить то с терпением и без малейшей досады и, вместо сердца, только что тому смеяться. Причиною тому была крайняя темнота тогдашней ночи и то, что мы, проезжая сквозь полки и едучи мимо офицерских палаток, то и дело ногами лошадей своих зацепливали за палаточные веревки и тем приводя все палатки в потрясение, мешали спать в них офицерам, которые, не зная нимало кто тут так неосторожно ехал и отваживался их покой нарушать, сердились, кричали и бранили нас немилосердным образом, и так иногда хорошо, что мы со смеха принуждены были надседаться и им охотно то отпускали.

Ночевав помянутым образом в сем месте две ночи, 23 числа выступили мы опять в поход и, делая небольшие переходы, шли как сие, так 24, 25, 26 и 27 числа без растахов и претерпевая великую нужду и беспокойство, а особливо от стужи и продолжавшихся еще дождей. Особливого в сие время ничего не случилось, кроме того, что мы, как сущие варвары, жгли повсюду селы, дворянские домы и деревни, и днем курился везде дым, а ночью повсюду видимы были зарева и пожары. Какое зрелище для жалостливого и человеколюбивого сердца! — Не было тут пощады никому. И какое бы жило и строение прекрасное ни было, но долженствовало обратиться в пепел. Но для чего? Для того только, пo два эскадрона неприятельской конницы гнались за нами, и прусскому фельдмаршалу заблагорассудилось послать их в след за нами, для примечания нашего похода и движения; а наш не мог того рассудить, что они нам ничего важного сделать не могут, но вместо того, чтобы послать их отогнать, рассудил за лучшее удержать их опустошением всех остающихся позади нас мест и предаванием всего мечу и огню, не подумав ни мало о том, что чрез таковую жестокость навлекал всей нации нашей пред всем светом превеликое бесславие и такое пятно, которое останется на век в истории и которое ничем смыть не можно; ибо вообразите себе, любезный приятель, что писали тогда в ведомостях неприятели наши о сем разорении и какое мнение подавали о нас всему свету:

"Россияне, — говорили они, — выходя из Пруссии не оставили там о себе хорошей памяти, но до тех пор, покуда выступили из границ, упражнялись только в одних бесчеловечиях и жестокостях. Город и амт Рагнит со всеми почти деревнями своего уезда превращен совершенно в пепел. Деревни шестнадцати других амтов претерпели таковую ж участь. Весь скот был у жителей отнят и отчасти перебит. Великое множество деревенских жителей отчасти перестрелено, отчасти сожжены, отчасти уведены в плен, а особливо молодые люди. Многие духовные были сечены, а другие разожженными угольями пытаны, множество церквей разграблено, каковую участь имела и гробница генерала ла-Кара в Видлакене, и проч." Далее писали они, что и нам, россиянам, прусские мужики и гусары в разных местах не малый вред причиняли, и что они не только у нас многое похищенное нами опять отнимали, но многих убивали и в полон брали, а не мало получили и обозов в добычу, и что, между прочти, захвачен был ими один полковник из корпуса генерала Сибильского и приведен к армии, у которого отнято до 3,000 талеров наличными деньгами, двое золотых часов и карета с 6-ю лошадьми; казакам же и калмыкам не делано было никакой пощады, и потому они при сем возвратном походе не далеко в стороны от армии отлучались.