Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков

— Да умилосердись! — продолжал я его спрашивать. — Когда бывают тут люди всякого сорта, и знакомые и незнакомые, то не легко ли могут происходить тут всякая всячина, например, ссоры, шумы, бесчиния и тому подобное?

— Ах, нет! — отвечал он. — У нас сего никогда не бывает, да и быть не может. Наша полиция наблюдает весьма строго то, чтоб ничего подобного тому на сих съездах не происходило. Сохрани Господи, если кому вздумается что-нибудь непристойное и неприличное предприять, тотчас под руки, и выведут со стыдом вон и вытолкают в двери, кто б он таков ни был.

— Это, право, очень хорошо! — сказал я. — Но, пожалуйте, сказали вы мне, что это свадьба жидовская; но что же я жидов здесь не вижу?

— И, как не видать, — отвечал он, — разве вы их не заприметили? Их, правда, немного, однако они есть: вон приметьте, у которых бороды не чисто все выбриты, а оставлена узенькая полоска на челюстях, подстриженная ножницами: это все жиды, и их по одному только сему распознать можно; а впрочем, они так же одеты, как и прочие, ибо бывают тут из них одни лучшие и богатейшие.

— А женщины-то их? — спросил я далее.

— А сих, — сказал он, — ничем уже с прочими различить не можно: они так же хорошо одеваются, как и прочие. Вот смотрите, узнаете ли в числе сих танцующих самую левесту?

— Нет, — сказал я, пересмотрев всех прочих, — все они, кажется, одеты единоравно и все изряднехонько.

— Вот она, — сказал он, указывая на невесту, — ее потому только можно отличить, что она вся в белом платье и что голова ее убрана цветами. А вот это — ее жених, — сказал он, указывая на молодого и изрядного молодца.

Я смотрел тогда с особливым любопытством на сих новобрачных и не мог довольно надивиться всему поведению их, которое было столь порядочно, что я никак бы не подумал, что это жиды были, если б мне того не сказали. Наконец спросил я моего товарища:

— Но сам-то хозяин где ж? Пожалуйте, мне его покажите.

— Бог его знает, — отвечал он мне, — мне он незнаком, и тут ли он или нет, я истинно не знаю, да и какая нужда о нем знать? Он такой же тут гость, как и все прочие, и как он ни о ком, так и об нем никто не заботится.

— Вот смешно и удивительно, — сказал я, — но, вправду сказать, тем лучше и вольнее.

В самое сие время окончился тот польский танец, который тогда после минуета танцовали.

— Ну теперь что будет? — сказал я.

— Небось контратанец! — отвечал мой товарищ, и он в мнении своем не обманулся.

Мы услышали вдруг голос одного молодого человека, кричащего музыкантам, чтоб играли «режуисанс» [193] Французское — собственно веселье, празднество. и подающего им несколько денег. Не успел он сего вымолвить, как во всей зале раздалось эхо, множество голосов начали говорить:

— Режуисанс! Режуисанс!

И все молодые люди начали себе искать подруг и, поднимая молодых женщин, ранжироваться [194] Строиться, выравниваться. в две линии. Как мне имя сего контратанца довольно было известно, потому что я видел, как его несколько раз танцевали на балах у генерала, и мне он так полюбился, что я и голос и фигуру затвердил твердо, то и вскипел я тогда желанием танцевать его.

"Эх, — думал я, — отведал бы потанцовать его! Авось-либо, не ошибусь; фигура мне знакома".

Но несмелость моя так была велика, что я никак не мог на то отважиться, если б товарищ мой, приметив, что я горю желанием, но только не осмеливаюсь, мне не сказал:

Немец. — Что, господин подпоручик, не вздумаете ли вы им компанию сделать?

Я. — Бог знает! Никогда я контратанца сего еще не танцовывал! Правда, фигура его мне знакома, но боюсь, чтоб не помешаться и не спутаться.

Немец. — И, господин подпоручик, пуститесь, авось-либо не спутаетесь; а хоть бы и помешались, беда не велика, здесь люди не знатные, вам то отпустят. Станьте только в последней паре, так покуда дойдет до вас очередь, так вы и переймете.

Я. — Так иттить?

Немец. — Ступайте, сударь, ничего не опасаясь.

Я. — Но где ж мне женщину-то взять? Ни одна мне незнакома.

Немец. — Что нужды! Берите любую, ни одна вам не откажется, но еще за честь себе поставит с вами танцовать, если только умеет.

Не успел он сего выговорить, как увидели мы одну молодую и изрядную девушку, бегающую по всему залу и ищущую себе товарища, и тогда сказал мне мой спутник:

— Ну вот, на что лучше, сама ищет, ступайте и адресуйтесь к ней.

Духа моего едва стало на то, чтоб к тому отважиться. Я подступил к ней в самое то время, когда она шла мимо нас, и сказал ей:

— Сударыня! Конечно, вам недостает пары? Не угодно ли со мной?

— С охотою моею, — отвечала мне девушка, обрадуясь приметно моему приглашению. Она подала мне руку и тотчас повела было становиться между парами.

— Сударыня, — сказал я, остановив ее немного, — не лучше ли немного по далее, ибо, признаюсь вам, что я сего танца еще не танцовывал, разве вы меня поправлять станете.

— О сударь, с превеликою охотою, — отвечала она и тотчас пошла становиться туда, где мне хотелось.

Сердце вострепетало во мне, как скоро стал я в порядок, и те минуты, которые надлежало мне дожидаться, покуда дошла до меня очередь, были для меня наимучительнейшие. Весь дух мой находился в великом смущении, и я стоял ни жив, ни мертв и власно как дожидаясь неведомо чего. Но наконец решился мой жребий. Меня подхватили, потащили и заставили также бегать, прыгать и вертеться, и сия минута решила все мое сумнение и к самому себе недоверчивость. Я протанцовал весь контратанец без малейшей ошибки и так исправно, что товарищ мой не мог довольно расхвалить меня. И с того времени не было ему уже нужды побуждать меня к танцованию: мне нужна и тяжела была только первая минута, а как я однажды уже осмелился, то не было почти и уйму мне. Я не пропускал ни одного танца, который бы не танцовал вместе с прочими, и так разохотился, что товарищ мой уже тому почти и не рад был, но, сев в уголок, только на меня посматривал. Пуще всего понравилось мне то, что все женщины с особливою охотою со мною танцевали и не только не смеялись, если я когда в незнакомых. еще мне контратанцах сначала ошибался, но всякая с удовольствием мне сказывала, куда иттить и что делать.

Одним словом, вечер сей был для меня наиприятнейший в жизни. Я не видал, как оный прошел, и затанцевался даже до того, что товарищ мой наконец ко мне подошел и сказал:

— Уже первый час, господин подпоручик! Не пора ли нам домой иттить? Молодые уже давно ушли и скрылись, и скоро все разъедутся.

Тогда только опомнился я, что задержал сего доброго человека. Я приносил ему тысячу извинений и благодарений, что он для меня столько трудился, и, схватя шляпу, тотчас пошел с ним.

Сим кончилось тогда сие происшествие, а сим окончу я и письмо мое и паки вам скажу, что я есмь, и прочая.