Умберто Нобиле - Крылья над полюсом

4.6. "Красин" у красной палатки

Двенадцатого июля, как только на борту "Читта ди Милано" стало известно, что "Красин" приближается к красной палатке, я, обеспокоенный состоянием радиосвязи, вызвал к себе старшего радиста и объяснил ему, что необходимо поддерживать постоянную связь и с палаткой, и с "Красиным". Ведь "Читта ди Милано" должен выступать в качестве посредника, передавая полученную информацию от одного к другому.

Старший радист ответил, что это невозможно, так как ему приказано передать в Рим несколько длинных радиограмм. Чтобы решить этот вопрос, я пригласил к себе в каюту Романью, и он согласился, что в данный момент для радиослужбы нет ничего более важного и срочного, чем наладить нужную связь.

В самом деле, ведь "Красин" мог пройти мимо того места, где находилась палатка, не заметив ее, и было бы непростительно тотчас же не сообщить об этом Самойловичу, особенно если ледокол двигался в тумане. Поэтому мы решили выходить на связь с палаткой каждый час, и я известил об этом моих товарищей, находящихся там.

Дальнейшие события полностью подтвердили правильность принятых мною мер. В 16 часов 55 минут палатка радировала: "Видим "Красина" а десяти километрах юго-западнее от нас".

Произошло то, что я и предвидел: ледокол прошел мимо красной палатки, не заметив ее.

Мы сообщили об этом на "Красин", и ледокол скорректировал свой курс. В 20 часов советские моряки с радостью и ликованием увидели большой столб дыма, поднимавшийся над обширной ледяной площадкой, где приземлился Лундборг и где теперь находилась красная палатка.

Через полчаса "Красин" остановился в ста метрах от нее. Несколько человек спустились на льдину. Это было поле почти прямоугольной формы длиной 350 и шириной 120 метров, покрытое рыхлым, подтаявшим снегом. Он был исхожен во всех направлениях; тут и там виднелись разноцветные флажки сигналы для летчиков. В нескольких шагах от палатки находилась большая резиновая лодка, а подальше, метрах в сорока, торчал скелет капотировавшего шведского самолета с задранными вверх хвостом и лыжами. Из его деревянных крыльев в палатке сделали настил, чтобы удобнее было спать.

В 20 часов 45 минут Вильери, Бегоунек, Трояни, Чечони и Бьяджи поднялись на борт ледокола. Бьяджи поднялся последним - он передавал радиограмму, составленную Вильери, в которой среди прочего содержался "привет дорогому генерала Нобиле".

Едва ступив на борт "Красина", Вильери снова телеграфировал мне: "Шлю преданный и почтительный поклон". А Трояни выразил свои чувства так: "Приношу Вам благодарность, шлю горячий привет и заверяю в моей безграничной преданности".

Так выразили свое отношение ко мне люди из красной палатки в момент своего спасения. Они знали, что, покинув льдину и находясь на борту шведского "Фоккера", я не думал о собственном благополучии, а стремился выполнить свой долг по отношению к ним и к двум другим группам, затерянным во льдах.

Трояни по возвращении на родину в порыве благодарности за все, что я сделал для их спасения, находясь на борту "Читта ди Милано", заявил, что, "если бы генерал не улетел первым на самолете Лундборга, он и его товарищи все еще оставались бы в палатке". Еще более определенное мнение о моей эвакуации со льдины высказал он тридцать шесть лет спустя в своей книге воспоминаний, где пишет, повторяя снова и снова: "Это явная ложь - говорить или подозревать, что он первым покинул льдину для того, чтобы спасти собственную шкуру".

Это суждение особенно важно и знаменательно потому, что одно время распространились порочащие меня слухи, и в нашей дружбе появились трещины, не имеющие никакого отношения к экспедиции на дирижабле "Италия".

[Map_4.gif]

4.7. Романья мешает поискам дирижабля

Теперь, когда "Красин" находился у красной палатки, настал подходящий момент, чтобы обследовать окружающий лед в поисках следов дирижабля, исчезнувшего в тумане утром 25 мая. Ведь мы не могли сказать ничего, кроме того, что видели, как воздушный корабль, подхваченный ветром, исчез в тумане.

Прежде я был убежден, что когда ледокол подойдет к красной палатке, то самолетам будет совсем нетрудно найти останки дирижабля. При этом риск для летчиков минимальный; ведь случись что-нибудь, им тут же придут на помощь.

Много дней я с нетерпением ждал этого момента, и вот 12 июля, вскоре после полуночи, я составил радиограмму, которую тут же отправил Самойловичу:

"Не знаю, как выразить вам свои чувства в этот день, когда сердце мое переполнено радостью, вызванной вашим благородным, великодушным поступком. Могу ли я просить вас теперь, если это возможно в ваших условиях, попытаться обнаружить и дирижабль, который должен был упасть в десяти пятнадцати милях к востоку от палатки? Наверное, я прошу слишком многого, но я надеюсь, что вы простите меня. Для поиска дирижабля сейчас наилучшие условия. Если отложить его, потом окажется трудно найти то место, где находилась палатка, когда там уже никого не будет. Поиск следует вести в секторе 80-140 градусов по компасу, считая центром палатку и удаляясь от нее, как я уже говорил, на десять - пятнадцать миль".

Когда я вручил текст радиограммы старшему радисту, он предупредил меня, что сможет отправить ее лишь через несколько часов, потому что на очереди другие срочные послания. Я сказал, что сейчас не может быть ничего более срочного, чем эта радиограмма, так как она должна быть у Самойловича прежде, чем "Красин" покинет то место, где находилась палатка.

Радиограмма была передана. На следующий день, в 14 часов, пришел ответ от Самойловича:

"Сердечно благодарю Вас за любезную телеграмму. Я сделал только то, что должно было быть сделано. Что касается поисков группы, оставшейся на дирижабле, то я полагаю, что без самолетов поиски будут бесполезны. "Красин" не имеет достаточно угля на три недели, которые необходимы для поисков без самолетов. В таком случае мы должны будем пойти в Адвентбей [124] для погрузки и уже после этого вернуться для поисков".

Несколько часов спустя, точнее, в 17 часов 25 минут, Самойлович, все более убеждаясь в том, что поиски следует вести теперь же, снова радировал мне:

"Прошу Вас сообщить, намерены ли Вы начать поиск людей, оставшихся на дирижабле, при помощи гидросамолетов. В таком случае буду ждать на месте, у палатки".

Я попросил командира "Читта ди Милано" выделить для поисков два итальянских гидросамолета: "S-55" и "Марина-II". На это Романья ответил следующим образом (его объяснение приведено в рапорте комиссии по расследованию обстоятельств катастрофы дирижабля "Италия"):

"Двенадцатого июля были проведены все подготовительные и ремонтные работы, чтобы на следующий день самолеты могли вылететь в рекогносцировочный полет на поиски оболочки дирижабля, используя присутствие "Красина" у палатки. Но из Рима пришел приказ о немедленном возвращении всех потерпевших бедствие на родину и запрещении использовать большие самолеты".