Александр Шульгин - PiHKAL

Я служил в эскорте эскадренного миноносца «Поуп», DE-134). Дело было в разгар зимы посреди Атлантики, во время кампании против подлодок, в середине войны. Мы только что закончили поиск подводных лодок в районе Азорских островов. На протяжении первой половины войны одним из центров военной деятельности в Атлантическом океане был порт Понта-Делгада на Азорских островах, через который Соединенные Штаты могли делать крупные поставки топлива в нейтральную Португалию, которая, в свою очередь, делала топливо доступным любому, кто был готов платить. Итак, немецкие подводные лодки приплывали к берегам Португалии и заправлялись, а следом за ними туда же приплывали и заправлялись американские миноносцы. Здесь было единственное правило: между заходом в гавань нового судна должно было пройти двадцать четыре часа, если перед ним на заправку заходило судно, плававшее под флагом другой страны. Игры в кошки-мышки в Атлантике вне этой гавани были чрезвычайно рискованны и вели к военному противостоянию во всех его отвратительных видах. Однажды, заправившись и выйдя в океан, мы взяли курс на Англию. В этом плавании было много скуки, несколько моментов острого испуга, а потом со мной приключилось кое-что в смысле личной травмы. Приблизительно в тысяче миль от побережья Англии по неизвестной причине на моей левой руке над большим пальцем развилась серьезная инфекция. Локализовавшись в этом необычном месте, она пошла по тканям непосредственно к кости. Это было очень болезненно, так что я стал предметом внимания судового врача нашего судна, нежно именуемого Помощником Язвы.

Курс лечения преследовал простую цель: меня было нужно защитить от боли. Как мне сказали, хирургическое вмешательство было в моем случае абсолютно необходимо, однако не было никакой возможности осуществить это в море. Так что состояние моего большого пальца постоянно ухудшалось, как и наш рацион в Ирландском море, пока мы приближались к Англии, и мне регулярно делали скромные инъекции морфия.

Так я впервые узнал, как наркотик воздействует на восприятие боли. Человек с иглой прерывал хорошую партию в покер, чтобы спросить, как я себя чувствую. Я смотрел на свой палец и говорил «немного хуже» или «немного лучше» и протягивал руку для очередного укола, а затем снова погружался в перипетии покера. Я знал, что боль не исчезала, и я мог бы с точностью определить ее интенсивность, но она уже не беспокоила меня. Я мог играть в покер, мог прикидывать расклад, мог оценивать карты противника, мог блефовать, выигрывая чаще, чем раньше. Мой палец ужасно болел, но боль не мешала мне. Эта мысль завораживала меня: оказывается, что можно страдать, находиться в агонии, однако толика химического вещества, полученного из собранных где-то цветов мака, может сделать все эти страдания несущественными. Вот что кроется за словами центральная анальгезия. Боль не ослаблена, она не исчезает. Участок воздействия — не большой палец, а, скорее, мозг. Проблема просто больше не вызывает беспокойства. Морфий — просто замечательный наркотик.

Когда мы пришвартовались в Ливерпуле, я узнал, что Морского госпиталя больше не существует и что теперь всем заправляет армия. Их госпиталь находился в Уотертауне недалеко от Манчестера, уже в центральной Британии. Меня планировали увезти на санитарной машине — не сразу, но довольно скоро. Тем временем мой собственный дом, «Поуп», посредством подвесного моста был связан с соседним британским судном, фрегатом, который окрестили «Крапивник HMS» (на службе Ее Величества). И так как я был младшим офицером и там, на «Крапивнике» находились младшие офицеры союзного флота, меня пригласили на борт соседнего корабля разделить ром и товарищескую компанию.

Помню себя в приятной компании с бокалом рома в руке. Мне оказали моральную поддержку, потому что мне вскоре предстояло переместиться в какой-то удаленный госпиталь, принадлежавший сухопутным крысам. В памяти остались дружба и смех. Ром — это тоже довольно эффективный наркотик.

Затем прибыла похожая на большое чудище санитарная машина. На ней меня перевезли из Ливерпуля в Уотертаун и вручили армейским врачам в белых халатах. Молоденькая медсестра решила принести мне стакан апельсинового сока, чтобы я утолил свою жажду. Но на дне стакана я разглядел слой нерастворенных белых кристаллов. Я не собирался быть обманутым сухопутными крысами! Очевидно, сок был искушенным прикрытием для какого-то жуткого успокоительного средства или предоперационного анестетика, который, как ожидалось, должен был унять меня, чтобы я не волновался по поводу медицинских процедур, которые планировалось проводить со мной.

Не признавая власть белых кристаллов над собой, я решил доказать свою мужественность и показать, что контролирую ситуацию. Я выпью всю смесь до дна, но останусь бодрствовать и следить за происходящим. Меня привезут в операционную как внимательного моряка, бросившего вызов армейским хирургам своим аналитическим восприятием и въедливыми вопросами, которые покажут им целостность моей психики. Мой настрой не сработал. Не растворившийся в апельсиновом соке наркотик оказался довольно эффективным, потому что я уступил ему и оказался в абсолютно бессознательном состоянии. У меня не осталось никаких воспоминаний о внутривенном анестетике «пентотал», который мне назначили перед операцией. Потом мне рассказали, что мне потребовалось целых полчаса, чтобы отойти от этого наркотика, чего никогда раньше не случалось.

Поразившая кость инфекция была удалена хирургическим путем, и с тех пор большой палец на моей левой руке почти на полдюйма короче пальца на правой.

Выздоравливая вдали от побережья Англии, я оказался в каком-то смысле прикован к армии. Я снова чувствовал себя рыбой, вынутой из воды. Я был моряком, но был вынужден находиться среди сухопутных крыс. Я обнаружил, что армейский идентификационный номер платежного кода был ровно на одну цифру длиннее, чем платежный код моряков военного флота. Так что я добавил эту цифру к собственному идентификационному номеру и тратил армейские деньги во всех местных барах. Люди, жившие по соседству, были знакомы с армейской публикой, но не привыкли к морской униформе. Однако поскольку местная военная полиция не обращала на меня внимания, пока я блуждал по округе, предполагалось, что я был из рядов каких-то союзников — может, из голландцев или из французского Освобождения. В любом случае, я никак не мог оказаться из стана врагов. И раз уж моя левая рука была в пугающем гипсе и висела на петле, я, несомненно, казался одним из hors de comba, [11] Пострадавший на поле боя. (франц) самое малое, что считало своим долгом сделать для офицера-морячка, отдавшего левую руку за Родину, местное аристократическое общество — было угостить меня выпивкой. Хорошо выполненный долг. В конце концов, я вылечился и должен был снова вернуться к военной действительности, но перед этим я понял парочку любопытных фактов.