Борис Грибанов - Женщины, которые любили Есенина

А на следующий день Сергей написал и посвятил мне стихи «Ах, как много на свете кошек…» и «Я красивых таких не видел…»

Есенинские стихотворения той поры поражают своей простотой и ясностью. Наседкин вспоминал: «В последние месяцы своей жизни Есенин был исключительно прост. Он мало говорил и произносил только обрывки фраз. Он часами сидел в задумчивости… Весь 1925 год и особенно сейчас очень привлекала простота его отношений с людьми, простота речи и одежды, простота в стихах».

Таким же простым было и бракосочетание его с Софьей Андреевной Толстой. На нем присутствовали только его сестры, Наседкин и двоюродный брат Сергея Илья Есенин. Вечером они выпили немного вина и потом играли в буриме.

На следующий день Есенин написал стихотворение «Эх, вы сани! А кони, кони!..» Это было первое стихотворение из целого цикла, где фигурировал зимний пейзаж. Место осеннего увядания заменяет холод зимы — снегопады, катание на санках — воспоминания его детства и отрочества.

Похоже, что он был не в силах писать о своем душевном состоянии, которое тогда владело им, и искал убежища в воспоминаниях.

В стихотворении «Синий туман. Снеговое раздолье…» Есенин пишет:

Во время своего последнего публичного выступления Есенин не мог закончить чтение этого стихотворения из-за того, что его душили слезы, и потребовалось какое-то время, чтобы он пришел в себя и дочитал последние восемь строчек.

Софья Андреевна очень надеялась, что составление и редактирование «Собрания стихотворений» увлечет Есенина и уведет его от пьянок с приятелями. Ее надежды оказались напрасными.

Редактор Госиздата Евдокимов, готовивший рукопись к набору, вспоминал:

«Поэт пил, скандалил. Краснея потухавшими глазами, он мельком заходил ко мне, раздраженно бормотал о каких-то и от кого-то обидах, собирался куда-то уезжать, а потом внезапно поднимался, сулил зайти — и не заходил. При таком его состоянии работа над изданием была немыслима.

Вдруг как-то позвонила жена по телефону: и на второй, на третий день он пришел вместе с ней. Мы уселись за стол. Я выложил стихотворения.

Есенин исхудал, побледнел, руки у него тряслись, на лице его, словно от непосильной работы, была глубочайшая усталость, он капризничал, покрикивал на жену, был груб с ней.

И тотчас, наклоняясь к ней, с трогательной лаской спрашивал:

— Ты думаешь, Соня, это стихотворение сюда лучше?

А потом сразу серчал:

— Что же ты переписала? Где же то, что, понимаешь, я недавно написал? Ах, ты!..

И так мешались грубость и ласка все время.

…Сделали первый том. Начали определять даты написания вещей. Тут между супругами возник разлад. И разлад этот происходил по ряду стихотворений».

В минуты просветления Есенин позволял себе пошутить над своим пристрастием к выпивке. 16 октября он в письме Анне Берзинь жаловался на финансовые затруднения: «Мое положение хуже, чем у поросенка, готового на убой… Денег нет ни копейки. Нет даже на то, чтобы купить билет в кино или дать Шурке на трамвай… Полжизни за 100 рублей. Ваш Сергей Есенин.

Р. S. Не употребляйте алкоголь. Он очень вредит здоровью и процветанию. Я всегда знал это, поэтому и проповедую. С. Е.»

Однако состояние поэта вызывало самые серьезные опасения. Сохранилось письмо отца Сергея Александровича сыну, написанное 18 октября:

«Дорогой Сережа, пожалей себя ради нас и твоих сестер, все наши надежды только на тебя, ты все еще молодой годами, ты должен жить долго на земле, у тебя есть мозги и знаменитый талант… Нет ничего, чего бы тебе не хватало. Зачем ты губишь себя, чего тебе не хватает… дорогой Сережа! Я слезно прошу тебя покончить с этой злой пьянкой».

Анатолий Мариенгоф писал об этом периоде жизни Есенина:

«В последние месяцы своего ужасного существования Есенин был личностью не более одного часа в день, а иногда и того меньше. Его сознание начинало меркнуть после первого стакана утром. А за этим первым стаканом неизбежно следовал второй, потом третий, четвертый, пятый… И так каждый день, каждую ночь… Он писал свои замечательные стихи 1925 года именно в тот час, когда сохранял человеческий облик. Он писал их, ничего не черкая, и тем не менее они безукоризненны по форме».

Однажды в эти месяцы Есенин сказал Наседкину: «Я ищу свою погибель. Я устал от всего».

Что мог Наседкин на это сказать? «Мне тогда казалось, что Есенин утратил веру в себя. Стараясь приободрить его, я посоветовал ему на какое-то время перестать писать, начать лечиться против запоев, поискать новые темы. Есенин молчал».

К концу сентября у Есенина начались галлюцинации. Усилилась мания преследования.

Близкие люди — сестра Екатерина, ее муж Наседкин и Анна Берзинь — составили «заговор» с целью заставить больного поэта лечь в клинику лечиться. Привлекли к «заговору» Воронского. Однако Есенин и слушать не хотел о лечении. В октябре пьяный поэт исповедовался Евдокимову: «Евдокимыч, я не хочу ехать за границу. Они хотят услать меня в Германию для лечения! Это отвратительно! Я не хочу! Какого черта я должен подчиняться им! Эти немцы!.. Все стараются уговорить меня уехать за границу для лечения — включая Берзинь и Воронского. Они не понимают, что мне там станет хуже. Ох, Евдокимыч, только ты знаешь, как я люблю Россию!»

Наседкин свидетельствовал: «Его неделя делилась на две половины, трезвую и пьяную… Иногда он припоминал обиды двух– или трехлетней давности. Его старые знакомые стали сторониться его, а на их месте появились представители богемы, попрошайки, ищущие, где бы выпить за чужой счет. На первый взгляд Есенин, когда бывал трезвым, мало походил на больного. Только внимательно приглядевшись, я замечал, что он очень устал. Его нервы реагировали болезненно на самые простые вещи, руки дрожали, веки воспалены. Хотя бывали дни, когда эти следы перенапряжения и внутренней болезни исчезали».

Будучи трезвым, Есенин читал, писал и не принимал никаких гостей. «90% его встреч с друзьями, — вспоминал Евдокимов, — падали на дни запоев и проходили в ресторанах, пивных, в чужих квартирах и всяких случайных местах, но никогда не в обычном человеческом окружении. В его общении с людьми одно было очевидно — он дружил и поддерживал отношения только с теми, кто громогласно объявлял себя поклонниками его таланта».

В октябре 1925 года Есенин написал краткую автобиографию для «Собрания стихотворений», но, как и все его автобиографии, она была очень фрагментарна и не вполне точна. Есенин сам чувствовал это. В декабре он сообщает Евдокимову: «В первом томе должна быть автобиография. Выброси все, что я там написал о себе. Это все вранье, вранье!.. Я любил, целовал, выпивал… нет, не в этом дело… не в этом дело… Мне все надоело, Евдокимыч, все надоело!»