Алексей Пантелеев - Наша Маша (Книга для родителей)

Я маме говорю:

— Маше вспомнилось, как вы с ней и с бабушкой ходили на Неву.

Думал, когда они октябрьскую иллюминацию смотреть ходили.

— Не с мамой, а с тобой,— перебила меня Маша.

И я сразу вспомнил темный осенний вечер, домик Петра Великого, спуск к Неве между двумя драконами...

Как видно, сильное впечатление произвело на Машу это зрелище: густая черная вода, шум невской волны... Но откуда шар земной?

Когда я пришел завтракать, она записывала свои стихи! Да! Собственноручно записала (консультируясь в некоторых случаях со мной и с мамой) обе строчки.

Я спрашиваю:

— Ты что— писательница?

— Да,— ответила она.— Буду... Может быть.

А стихи, надо сказать, страшноватые.

16.3.61.

Вчера не гуляла. Весь день играла, читала, слушала мамино чтение, разглядывала со мной “Мурзилку” и “Костер”. В “Костре” понравились рисунки Харкевича к повести Бикчентаева “Дочь посла”: на девочку напала змея, девочка играет с обезьянкой, мальчик тонет и прочие заманчивые ужасы.

* * *

Утром сегодня спутала, обмолвилась:

— Звонильник не будил еще?

* * *

— Видел, какое сегодня солнышко?

— Да, видел.

— Где ты видел?

— Во сне.

— А-а-а, в своем “восне” ты видел?!

17.3.61.

Вечером была у меня. Слушала с интересом далеко не лучшую, довольно-таки тягомотную житковскую книгу “Что я видел”.

* * *

Приходит мама и с трагическим юмором сообщает:

— Хороша у нас Машка! Очень своевременно цитирует:

Лучше, мама, не пищи, -

Ты мне няньку поищи

Нет, дочка, довольно! Обойдешься без няньки, большая уже...

22.3.61.

Мама с Машей ходили в гости к тете Леле Мороз.

По пути мама показывала Машке все достопримечательности.

Показала Медного всадника. Потом показала собор. Машу заинтересовали ангелы на кровле. Она привыкла, что почти все, о ком она спрашивает, уже умерли (“А где теперь Петр Великий?”— “Он уже умер”.— “А где Пушкин?”— “Он умер”.).

Так и тут.

— А где теперь ангелы?— спросила Машка.

* * *

Рано утром мама проснулась:

— Маша, зажги свет!

— Нет, не зажгу.

— Это почему?

— Надо сказать: “Пожалуйста, зажги”.

Это называется— перезавоспитали!

* * *

Вчера показывал Маше открытки с видами Ленинграда.

Показал фальконетовского Петра:

— А это кто?

(Видела этот памятник несколько раз, на днях проезжала мимо него с мамой.) Сморщила лобик. Думает.

— Мягкий знак?

Смотрит на меня. По глазам вижу— сама чувствует: что-то не так.

— Ой, как это? Мягкий... всадник? Мятный всадник?!

* * *

Утром сегодня:

— Мама, ты уже ела?

И быстро, не дождавшись ответа:

— Скажи: “Как видишь”.

Знает уже все речевые штампы родителей.

* * *

Писал вчера большими печатными буквами у нее на глазах:

Маша пила чай.

Мама пила какао.

Папа пил воду.

Бабушка пила молоко и так далее.

И Машка довольно бегло читала. Впрочем, “бегло”— не то слово. Долго смотрит на бумагу, пожимает плечами, ерзает:

— Не знаю. Не могу.

А потом сразу:

— Тетя Ляля пила кофе.

Главное— понять, в чем фокус. Очень мешает, что буквы “эн”, “эм”, “бе”, а не “б”, “в”, “н”.

29.3.61.

Вчера были у нас две московские дамы. Машка, как всегда при гостях, была хороша, мила, благонравна, чего нельзя сказать о гостьях. Хотя обе дамы педагогессы, ведут они себя при детях постыдно.

Есть отвратительная манера обращения с детьми: сюсюканье.

Но есть еще более ненавистный мне вид разговора с ребенком, когда взрослые развлекают себя малышом, растлевают его своими взрослыми похабностями и пошлостями.

— Ну как, Ваня, не выпиваешь еще? А жениться как— не собираешься?

— Машенька, маникюр ты скоро будешь делать?

— Смотрите, как она поглядывает на Семена Сергеича. Ох, берегитесь, Семен Сергеич!— и тому подобное.

Бывало, что в таких случаях я брал Машку за руку и выходил из комнаты.

* * *

Играла со своим любимчиком Чиполлино, взяла его за ноги и стала крутить. Бац!— ноги отлетели. В другую сторону летит туловище, а проросшая зеленым луком голова— та и вовсе закатилась под диван.

Умоляла меня:

— Почини!

Не раз чинил ее кукол. Но тут починить невозможно.

— Погиб,— говорю,— твой Чиполлино.

— Как погиб?!! Он же игрушечный.

— Игрушки, Маша, тоже погибают.

* * *

Была у нас в гостях тетя Минзамал. Машка ей рассказывает:

— Ты знаешь, какая у меня беда случилась. Чиполлино у меня сломался.

— Ничего, ничего,— равнодушно говорит Минзамал.

И это равнодушие взрывает Машку.

— Что “ничего”?!! Ты разве не знаешь, что он был мой любимчик?!

31.3.61. Ленинград.

Мама при мне (и для меня) спросила у нее:

— Маша, какое время дня ты больше всего любишь? Утро? Вечер? После обеда? Ночь?

Машка вспыхнула. Давно не видел, чтобы она так краснела.

— Это— сервиз,— говорит она.— То есть сюрприз.

Никак не может установить разницу между этими тремя словами. И я еще раз поправляю ее:

— Секрет!

А маме она (раньше) сказала, что любит больше всего раннее утро, когда она из своей кроватки перебирается к своей Эликошечке и целует ее.

Позже, наедине, я сказал Элико:

— Зачем же ты громко говоришь о таких интимностях?

— Я же только при тебе.

— И при мне не надо. Это же действительно “сервиз”.

* * *

Сейчас зашел к ней. Рисует.

— Посмотри, как я хорошо нарисовала! Можно даже на стену вешать.

Девочка-грузинка. Лес. Цветы. Солнце. Кусты. На кустах висит почему-то кепка. Я посоветовал нарисовать еще голову волка, который выглядывает из-за куста.

Маша говорит:

— Эта девочка у меня дрессированная.

— Волк, наверно, дрессированный? А девочка— дрессировщица?

— Да,— соглашается она.

Я посоветовал:

— Пусть она будет артистка, дрессировщица. И пусть пойдет в лес и найдет в лесу маленького волчонка. И выучит его всяким штучкам, и он будет выступать в цирке. А теперь ты цирк нарисуй.

Кажется, сейчас рисует цирк.

Пойду проверю.

* * *

Нет, рисует, наоборот, “дремучий лес”.

— Я цирк не умею рисовать.

И в самом деле: откуда же ей уметь. Никогда еще не бывала.

1.4.61.

Утром сегодня прибежала будить меня. Сует мне в лицо свои руки:

На... посмотри!..

И объясняет:

— Ногти! Ногти!.. Растут? Выросли?

2.4.61. Воскресенье.

Вчера были в Пушкине. День рождения тети Ляли. Для Машки эта поездка— событие. Она знала, что у нее появилась маленькая племянница и одно время даже сердилась, когда ее называли “тетей”. Хотела, конечно, посмотреть Кулемушку, но особого рвения не проявляла.

И вот...

У подъезда нас встречает тетя Ира, ставшая недавно бабушкой. На руках у нее— большой круглый пакет в синем одеяле.