Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов

- Вы не научились по званиям называть своих командиров, позволяете себе говорить о штабе дивизии, в то время как вам дано право говорить только о взводе. Я вижу в вас гражданское настроение.

- Я, товарищ подполковник, до войны в армии не служил, крепкой дисциплины не встречал еще, и потому, возможно, допускаю ошибки.

- То-то видно, что вы не испытали еще настоящей дисциплины!

- Его надо разжаловать! - вставил Дробатун.

- Разжаловать пока мы не будем - объяснил подполковник, - но мы хорошо проверим его знания. А сейчас направим его к прокурору. Пусть разберется в причине неявки лейтенанта своевременно в часть. - И он написал на предписании свою резолюцию.

Как я ни настаивал, чтобы он простил меня и не возбуждал вопроса, ничего не помогло. Он решил непременно меня наказать.

Пошел к прокурору, но того не застал и вернулся в отдел кадров. Подполковник был занят и я остался ожидать его в другой комнате. Вышел Дроботун.

- Подполковник передал, чтобы вы сейчас же отправлялись к прокурору и возвращались с его запиской насчет вашего дела.

- Но его нет?!

- Не разговаривайте! Вы не хотите выполнять приказание подполковника?! - вскрикнул Дроботун, нарочито повышая тон.

Я ушел.

Вместо прокурора мной занялся следователь. Он договорился с подполковником о характере моего дела. Позвал меня к себе в кабинет и там стал отчитывать. За столом сидел подполковник - начальник артиллерии.

- Позвольте, это не о вас генерал говорил? Он встретил вас на дороге и указал вам маршрут, вы тогда еще отставали от части?! Ну да, о вас! Генерал дал вам тогда еще 5 суток и приказал расследовать причину вашего отставания.

- Так вот, - начал следователь - вы, значит, второй раз попадаете к нам на заметку. Вы знаете, что за это судить надо? Ведь вы совершили то, что иными словами можно назвать самовольной отлучкой?!

Но, хорошо отчитав и попугав меня, следователь отпустил в отдел кадров.

- Идите туда, там еще поговорят с вами, а потом пойдете в часть, и смотрите, не попадайтесь больше, ибо вы уже на заметке!

В строевом отделе подполковник опять поругал, потом спросил:

- Ну, вы поняли, о чем говорил вам следователь? Вы поняли также свою ошибку? Смотрите! Я записал вашу фамилию. Сейчас получите новое предписание, а за совершенное вами вы получите еще сильное взыскание. Вся дивизия будет знать о том, что вы совершили.

Мне вручили направление и сказали: "Идите!". Я козырнул, повернулся, и через мгновение оказался на дворе.

Бархатные пушинки обильного мягкого снега цеплялись за лицо и таяли на нем ручейками. Садились на погоны густым белым слоем, и только ветер нарушал их радостный отдых, столь долгожданный, после большого и веселого, сумасшедшего путешествия на землю.

Долго ли, скоро ли, но дошел до Девятки, и хотя ночью, но легко разыскал строевой отдел.

Старший лейтенант Скоробогатов - чудесный человек, и обладает, к тому же, большим опытом в жизни. Он по специальности журналист и с ним легко и доступно разговаривать на любые темы.

05.12.1944

На КП, в доме у майора Боровко.

Приняли меня в полку как родного. Скоробогатов направил в третий батальон. Должности у меня все еще нет, но, тем не менее, я сразу почувствовал, что нахожусь среди своих, и обо мне есть кому позаботиться.

Майора разыскал в лагере рано утром. Был митинг, посвященный дню Конституции, и все начальство батальона находилось там. Комбат посадил меня кушать, а сам, с тремя его помощниками, ушел.

30.12.1944

Теперь я стал получать столько писем, что не всегда, при моей занятости, успеваю на них отвечать. Особенно часто получаю письма от мамы и папы.

Сейчас занятия проходят вяло, по старой программе. Дивизия стала понемногу приходить в движение, зенитчики, минометы 120 мм...

1945

01.01.1945

Вот и новый год наступил. Праздновать не пришлось: были на колесах, в движении. Но отметили в пути как могли - по-своему, по-военному. Выпили по 100 грамм из круглой крышки от немецкого котелка. Первым кто пил - досталось больше, последним - и по 50 грамм не досталось, но, тем не менее, все были одинаково веселы и рады наступлению нового, 45.

Пели песни, потом салютовали. Не все, конечно, - кто посмелей и постарше званием. Каноненко выпустил из своего револьвера штук 50, несколько пуль выкинул в воздух Шитиков. У меня было мало патронов - семь штук, но три все-же уделил новому году.

Больше всех расходился ординарец командира роты Сиваплес. Он дал длинную очередь из автомата и диск кончился. Только командир роты не проявил инициативы, но и не запретил стрелять.

В эту же ночь, рядом совсем, по обеим сторонам дороги проходили тактические учения. Пехота какой-то части, со стрельбой и криками "Ура!". Так-что наши выстрелы оказались вполне уместными и не выделялись из общего шума, а только дополняли намерения пехоты произвести стремительную и всесокрушающую атаку на "противника".

Двигались всю ночь и пришли на привал утром нового года. Перед выходом из расположения нас провожал комбат и его заместители. Офицерам жали руки, желали успехов. Потом перед всей артиллерией выступил командир полка. Он проиронизировал весьма приятно: "наш приход к вам и встреча разделяется целым годом времени. Увидимся с вами в 45 году, так что надеюсь - за такой большой период времени вы оборудуете на передовой прекрасные ОП и поможете нашей пехоте в предстоящих операциях крупного значения".

Маршрут у нас большой - трехдневный. Вчера и сегодня по 25 км. Завтра не знаю. Дойдем до Вислы.

Вот она и началась: замечательная, отрадная пора - так долгожданная мною свобода! Дышу и наслаждаюсь ею с таким упоением и восторгом! Пусть сейчас и в дальнейшем она представляется в виде холодной тещи или причиняющей боль мачехи, все равно - какая она ни есть, но свобода.

18 часов. Артиллерия выстроилась у грейдера. Впереди минометчики 82 мм. Сейчас будем двигаться. Холодно. Небо серо-пунцовое. Выглянула и заблестела первая звездочка. Как ее, бишь, звать, не Полярная ли?

Пишу, на бричку положив тетрадь. Пальцы мои тверды и послушны привычка большое дело. Иногда мне кажется, что в мирное время, когда в дымке прошлого останется среди прочих мыслей и воспоминаний суровый образ войны я все-же иногда по старой памяти и привычке буду выходить по ночам на двор, так как сон в нормальных условиях, в теплой пуховой постели мне будет казаться странным и непривычно роскошным.

02.01.1945

Морозы стоят крепкие. Среди нас нет человека, который хоть немного не простудился. Я тоже не остался в стороне от общей волны заболеваний и в горле у меня заметно чувствуется хрипота, боль, кашляю, как и все другие.

Бойцы очень недовольны пребыванием под открытым небом в такую лютую стужу и ропщут. Для успокоения солдатской массы, вернее, для оправдания нечеловеческого отношения к нам, руководство колонны ездит в седле и передвигается на конской, а то и механической тяге. Нам, офицерам, объяснили, чтобы мы передали бойцам: вас не пускают в квартиры для того, чтобы предохранить от вшивости. Однако людям было неубедительно подобное объяснение, и они возмутились еще больше: "От вшей? Завшиветь бы ему до смерти, кто приказал нас держать на холоде!".