Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов

Вчера сводки не слушал. Бабские языки, опережая и сводку, и факты, и цифры, распространяют самые невероятные новости ежедневно. Одну разительнее другой. Так, вчера говорили, что Харьков немцы даже не брали и что наши войска вышли из города, думая взять в кольцо противника. Но тот не вошел туда и теперь наши вновь вернулись в город. Позавчера говорили, что немцы заняли Ставрополь. 19 говорили, что наши оставили Ботайск и Новочеркасск. Вчера - что наши заняли Чернигов (последнее принес из госпиталя раненный старшина). Что США и Англия предложили нашему правительству отдать им часть территорий СССР и те взамен этого введут сюда свои войска и выгонят немцев (говорил один лейтенант). Хозяйка дома где я нахожусь - каждому слуху верит и придает значение. Меня же эти сплетни раздражают только и смешат своей несуразностью.

Сейчас хочу еще поработать над стихами и написать несколько писем. Затем пойду в город. Я живу на самой окраине его, которую отделяет от Сальска две балочки. Недалеко отсюда течет речка. Она видна со двора, названия ее не знаю.

Фотокарточки получил.

Был в редакции - там новый редактор, литератор по призванию. Сам пишет пьесы и стихи. Он обещал просмотреть поэму и результаты сообщить через день. Решил остаться подождать. Спросил его относительно гонорара, как выплачивают его. Но он меня не так понял и сообщил, что после опубликования. Случайно в разговоре я упомянул, что мне необходим один экземпляр (я два экземпляра отдал в редакцию) стихотворения, отпечатанного на машинке, быть может я опубликую его в другой газете. Но он заявил, что обычно принято печататься в одной газете. "Во всех случаях мы стремимся удовлетворять интересы автора, даже если произведение слабо - мы даем консультацию. Вы можете быть довольны, что я сам литератор и смогу разобраться в ваших вещах. Наша газета невелика, материал в ней помещается очень ограниченный, но это не мешает мне, как литератору, уделить художественному отделу должное внимание. Литературные произведения послужат ценным пособием-материалом для агитаторов".

На этой квартире, где пишу сейчас эти строки, решил больше не оставаться. Сейчас буду искать другую квартиру, ибо здесь я уже очень долго, дней пять - соседи могут заявить. При проверке пострадаю и я и хозяйка, тем более что хозяйке надоело приглашать меня за стол, когда они кушают в моем присутствии. И она даже сейчас не угостила меня пирожками (вся семья ела), пышками, когда ели все. И только вечером, часов в 8, угостила супом, но без хлеба и то, после долгих колебаний. Видимо все уже поели, и остатки она все же решила мне дать.

На почте написал сегодня пять писем. Маме и родным в Среднюю Азию, в Магнитогорск, в Дербент папе, в Ессентуки.

23.03.1943

Вечером вчера распрощался с хозяйкой. Принялся искать квартиру. Обошел несколько хат, пока, наконец, в одну пустили. Хозяйка молодая, красивая, однако страшно скупая. Утром подала пол тарелочки борща и намеками дала понять, чтоб искал другую квартиру. Спал на полу под соломой.

Наутро опять - разные хозяева и собаки встречали меня неприветливыми взглядами и лаем. Наконец впустили. Хозяйка не возражала, чтоб я остался, но два деда в один голос завопили, что без разрешения правления, без бумажки, они не могут позволить ночевать. Посылали меня в правление, говорили, что только спровадили трех человек и прочее. Вперед выставляли аргумент, что нужно кормить, а у них забирают хлеб, последний. Мешков семь заготовлено для отнятия, а сколько тогда у них осталось?!

Я вынул свой последний кусочек хлеба, тонко разрезал его и положил на плитку освежить. Они кушали оладьи с кислым молоком. Когда я стал есть хлеб - хозяйка налила мне кислого молока. Теперь у меня кроме маленькой луковицы ничего не осталось за душой. Что дальше делать - не знаю. Сейчас только 9 часов, а мне предстоит прожить целый день еще.

Сейчас 6 часов вечера. Только что возвратился после поисков хлеба. Кстати, неудачных, на новую свою квартиру. В три часа дня, проголодавшись, я спросил хозяйку, не продаст ли она мне хлеба за 30 рублей, которые якобы у меня остались. Я надеялся на их доброту, думал, что они предложат мне (за деньги) буханку хлеба. Но нет. Хозяйка не угостила меня и не продала за деньги ни грамма хлеба. Мне пришлось идти добывать хлеб по хатам.

В первых двух хатах отказали. В третьей отсюда хате хозяйка отрезала мне порядочный кусок хлеба и угостила вареным горохом. К ней приехал раненный под Ростовом сын 23 года рождения. Он посоветовал мне ходить просить хлеб, ибо за деньги мне не продадут. И я пошел еще в одну хату, где хозяйка, вынув буханочку и перерезав ее пополам, дала половину мне и принесла один сморщенный огурец. Денег не взяла. Фамилия ее Мусиенкова Христина Вакиловна. У нее муж, два сына и дочь на фронте. С ней осталась одна девочка Катя (Петровна). Мужа хозяйки звать Петр Акимович. Много рассказывала хозяйка о нужде своей, о том, что у нее, как и у всех колхозников, отбирают хлеб ныне, горько жаловалась на судьбу, отобравшую в ее семье четырех человек и угнавшую их туда, где гибель. Дочь грамотная ушла добровольно и говорила матери, что так нужно Родине. Много рассказывала о немцах. Жалея мою молодость, советовала уйти к немцам (после того даже, когда я сказал ей, что коммунист). Я возразил, что с немцами мне не по пути, как бы хорошо они не вздумали ко мне относиться. Во-первых, я не люблю быть лакеем (а немцу нужно лакействовать - я не говорил ей еще, что я еврей, и что немцы со мной не цацкались бы, попади я им в руки). Во-вторых, я не хочу быть изменником своего народа, своей Родины. Лучше погибнуть, чем предать свой народ, свое государство. Все равно возмездие ждет всех многочисленных изменников, по-холопски прислуживающих ныне фашистским оккупантам. Ты прав, сказала тогда она мне. Моя дочь тоже так говорила когда уходила на фронт. Когда я стал уходить - хозяйка дала мне и вторую половинку хлебинки.

24.03.1943

Утром выпал снег. Весь день был холодный и ветреный и сейчас холодно. Опять холодно. Спал на соломе - было мягко и легко спать. Ночью хорошо выспался. Мозоль мучает беспрерывно. Терзает всю ногу жестоко.

Наши войска оставили Белгород. Вновь положение на фронте ухудшилось. Под Таганрогом тщетно бьются наши части и по сей день. Враг хорошо укрепился. Странно, почему Таганрог не обходят, ведь столько жизней он отнимает у Красной Армии. Не весело мне теперь. Неужто опять я попаду в такую историю как окружение, отступление, неужто опять доведется мне этим летом бить ноги на протяжении сотен километров пути. Ведь я так не хочу повторения прошлого лета, так не хочу убегать один и вместе со своей армией, от врага, пятиться под его нажимом. Разве мы не в состоянии остановить его на Украине, в Курской области, как остановили под Сталинградом? Это больной для меня вопрос, ибо я на днях вновь попадаю в часть. Куда попаду? На Ростов или на Украину? Это тоже важный вопрос, терзающий мой рассудок.