Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов

22.05.1943

Петр Иванович - так зовут капитана Горовцева.

Вчера он вызвал меня на репетицию - курсы дают сегодня концерт для райкома ВЛКСМ. Это будет - сказал капитан - репетицией для выступления на концерте самодеятельного армейского масштаба. На концерте будет много девушек-комсомолок.

Читал стихи "Глаза большие, синие", "Мы пройдем" и ? часть поэмы. В этом концерте принимает участие курсант ***, в прошлом кинорежиссер. Он хорошо, со вкусом умеет читать стихи. Просил ему дать прочесть мои. Я согласился, но переписанных начисто у меня не оказалось.

Сейчас в средней школе. Мало молодежи. Одни девушки. Человека три юноши. Все они или калеки, или слепцы. Один из них, комсомолец, читает доклад по какой-то теме, мне непонятно даже по какой. Тут и об успехах Красной Армии, и об англо-американских успехах, и желаниях Германии заключить мир, и о вассальных странах, и о кризисе в них, но, в общем, получается обо всем и ни о чем.

Некоторые девушки довольно таки красивы.

Вышло не так, как думали комсомольцы (комсомолки) - они хотели встретиться с нами как друзья, потанцевать, повеселиться. А мы явились сюда в роли артистов.

Сейчас мы расселись в зале, где проходит собрание. Девушки рыщут глазами по нам, улыбаясь. Вошел капитан - начальник клуба и девушки заулыбались еще сильней. Здесь сидят многие наши преподаватели, в том числе капитан (преподаватель танка) и старший лейтенант Губарец (тактики).

Позже выступил. Шумно аплодировали. Конферансье, кинорежиссер ***, назвал меня красноармейским поэтом. Остальные все тоже хорошо выступили, тем более что слушатели неприхотливы. Особым успехом пользовались капитан и помощник ***

ХХ.05.1943

В школе сегодня, на занятиях курсант Малометкин продолжал строить козни против меня. Он подговорил некоторых неустойчивых курсантов и те, во время урока иной ***

Левицкий - хороший парень. Я с ним до этого ничего не имел. Однако сейчас, когда мы были должны идти обратно в расположение роты, и я сказал Бекасову (у нас такой порядок носки) чтобы он нес ствол орудия (я нес сюда) - все стали шипеть что я хитрый, что евреи вообще такие, а Левицкий выкрикнул несколько раз: " Що казати, комерцiйний народ!"

Панов сейчас, когда я пишу, тоже болтает: "Вот я знаю, этот воевать не будет, им только писать..." И ко мне обращаясь: "Вот ты не серчай, но ты почему пишешь? Это люди больные в тылу могут сидеть, но не ты. Ты же здоровый человек, а пишешь. В тылу хочешь отсидеться?". "Послушай! - отвечал я ему - разве мне нельзя писать, и почему ты так необдуманно бросаешь слова: в тылу, тыл... Ведь ты не знаешь где я был. Я, возможно, больше тебя воевал. И как ты можешь говорить о человеке, не зная его нисколько? Я так же, как и ты был на фронте, как и ты, нахожусь здесь, учусь...". "Ты был в тылу. Кто видел тебя на фронте? Там вашего брата нет, и никто вас там не видел, хотят ***

Халкин - полковник.

Неподчинение командирам - Карымов.

Полий - массовая работа.

Дезертирство, шпионаж, многие не являются на занятия. Кража рыбы.

Шатилов.

Никому (кроме Подойникова) ничего не давать. Пропажа дневника на тактике, случай с таблицей и карандашом - Замула. Лопатка - Бекасов.

Тщательно беречь свои вещи (3 линейки, карандаши пропавшие и проч.)

Стараться сдерживаться при выкриках Панова. На выкрики Костенко не обращать внимания, точно его совсем не существует. С Малометкиным избегать споров.

На занятиях в строю и вообще, где бы то ни было, прекратить грызть семечки.

Лейтенанту не отвечать на придирки, а поговорить с ним отдельно.

Не глядя ни на кого, приносить с собой все - скатку, лопату, противогаз.

Систематизировать свои действия, не распыляться в работе по мелочам.

Натренироваться в наводке прицела и корректировке огня (Подойников и пр.)

07.06.1943

Вчера написал и опустил в ящик два письма - маме (в Среднюю Азию) и Магнитогорск.

Сейчас в поле после стрельбищ. Все ушли обедать, а я остался ждать машину.

Тринадцатого будет шесть месяцев моего нахождения в тылу. Командир взвода у нас теперь старший лейтенант Захаров. Написал письмо в Карпенский госпиталь. Пишу письмо папе.

Мне идет смена - прервусь.

12.06.1943

Под выходной. В карауле.

С курсантами имел целый ряд столкновений. Анищенко - помкомвзвод. Ничего себе парень, но со мной не ладит, любит делать мне замечания, назначать посыльным и прочее. Он младший сержант, но решил, что он самый высокий начальник среди прочих курсантов.

Подойникова я всегда уважал, да и он тоже относился ко мне с уважением. Но когда я попал к нему в расчет, поведение его резко изменилось. Он кричит и, я думаю, не уважает меня ни на йоту. А жаль, очень жаль, его мнением я дорожил.

24.06.1943

От папы получил уже девять писем. Послал сегодня ему еще одно письмо я много пишу. От мамы, родных и знакомых до сих пор ответов нет.

Позавчера исполнилось два года войны нашей страны с фашистской Германией. День этот ничем особенным не выдавался над остальными. Даже еда была повседневная: суп с галушками, тюлька, суп с рисовой кашей и колбасой.

Вечером было партсобрание. Присутствовал ответственный секретарь партбюро капитан Захаров. Он выступил с докладом о роли партийной организации роты в боевом и политическом воспитании курсантов. Много ругал Малометкина и Беловсета за нарушения воинской дисциплины, Баерстанова и Пташкина за неуспеваемость.

28.06.1943

Вчера был концерт. Я выступал со своими стихами. Читал "Глаза большие, синие", "Девушкам". Третье не разрешили читать - кто-то, откуда-то посторонний приказал капитану. После концерта я спросил подполковника, в чем причина запрета на третий стих. Он ответил что "оно вульгарно, в нем отсутствуют рифмы". Насчет первого я еще могу согласиться, но насчет второго мог бы поспорить.

На концерт я предложил пойти хозяйке, но навязалась Дора, эта домашняя проститутка. Неудобно было отказать, пришлось взять и ее с собой.

02.07.1943

Кино. В клубе. О Сталинграде. День, по сравнению с другими, прошел у меня неплохо.

Знания у меня без плана и порядка уложились в голове, образовав там такой сумбур, усугубленный, кроме того, какой-то скрытой болезнью парализующей мой мозг, что только привычка моя и потребность оставлять все на бумаге, быть может, дадут мне возможность, вернувшись к этому когда-то потом, вспомнить и понять сегодняшнее, страшное и непонятное.

ХХ.07.1943

*** на партсобрании говорили обо мне. Началось с выступления капитана Клименко, и за ним всех, под одну с ним, заводилой, дудочку. Малометкин особенно. В своем выступлении он бил себя в грудь и кричал (вслед за похвалой капитана) - я исправился! В то же время он предательски говорил о своем друге "этого ничем не исправишь, на него ничего не действует (о Костенко), этот никак не реагирует..." и закончил мною.