Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов

Мы овладели целой минометной батареей и вели огонь по немцам из немецких минометов немецкими минами. Потом стреляли из брошенной немцами 75 мм. пушки.

К вечеру на минах, оставленных в земле немцами, подорвалась наша повозка, а другая вместе с ездовым уцелела, только бричку разломило надвое. Оказывается, дорога была заминирована. Вместе с лошадьми подорвавшейся повозки погиб ездовой Ермилов, кажется. Я был очевидцем этой сцены, видел всю трагедию во всей последовательности. Как ехали обе повозки и я ждал мин, как на месте задней повозки раздался взрыв - это была повозка Пшеновского, что раскололась надвое. Он потом рассказывал, что его подбросило на бричке и он упал. Другая повозка помчала что было духу вперед, но ее настигла та же участь, но с еще худшими последствиями. Я думал, что это снаряды разорвались, но выстрелов не было - я догадался, что мины.

На другой день с самого утра началось что-то невероятное. Мы все время рассчитывали, что будем продвигаться дальше, что немец уйдет, как вдруг увидели на левом фланге - побежала пехота, поехали машины, пушки - назад на восток. Признаться, сердце захолодело от этого зрелища. Потом заговорила немецкая артиллерия. Снаряды бухали и взрывались в самой гуще убегающих, люди метались из стороны в сторону и не находили спасения от немецкого огня.

Все больше и больше людей пробегали туда в тыл с переднего края, и мне казалось, что это последние остатки нашей пехоты действовавшей слева, ибо в тыл побежало очень много людей, машин, лошадей и прочих. По телефону передали приготовить повозки и многие, побледнев, стали готовиться в путь, в драп-марш, который вот-вот, казалось, должен был совершиться. Я боялся за своих ребят и, чувствуя смятение в их сердцах, перебарывая унылость, пытался развеселить их своей жизнерадостностью. Смеялся, успокаивал. В тот самый момент, когда казалось, что немцы вот-вот ворвутся к нам в тыл, окружат нас, - пехота слева остановилась и повернула назад к танкам, что неожиданно выстояли под огнем артиллерии.

Присутствие танков подняло дух пехоты, и она повернула обратно. Радость охватила нас. Но не тут то было... Снова забила артиллерия, снова заметалась пехота и снова побежала назад, как прежде. И так несколько раз, вплоть до самого вечера.

По телефону сообщали, что наша пехота стоит на месте. Но вот наступила темнота и пехота соседа, которая, оказывается, 905 полк, вернулась на свои места. Наутро мы узнали, что погнали пехоту "Тигры" и "Фердинанды", и что отступил и побежал только второй эшелон. Первый, что на передней линии был выстоял. Вчера примерно такая же картина была на правом фланге. Только в нашей балочке санитары перевязали шестнадцать раненных 902-го полка нашей дивизии. А убитых сколько было - неизвестно.

Опять побежали, уже на правом фланге.

Встретил одного младшего лейтенанта-минометчика из роты Клименко, что был на курсах. Он остался один с двумя бойцами со всей минной роты. Обвинял и ругал артиллерию, которая своевременно не дала помощи, и ругалась в ответ на его просьбы, на подачу огня.

Позавчера с самолета был брошен снаряд, ранив в голову двух наших бойцов. Вчера снаряд артиллерии убил трех лошадей и ездового Пшеновского, которого не раз спасала судьба до этого. Одна лошадь у нас осталась, да и та ранена.

Вчера-же окончательно оформил дела в партию. Парторг Голомага, что был во втором батальоне, теперь у нас. Он знает меня давно, и дал мне рекомендацию. Другую рекомендацию дал Лопатин и, наконец, агитатор полка капитан Андреев, с которым мы в очень хороших отношения - третью. От капитана Чертовского - зама по политчасти командира полка - не дождался. Он далеко и я не знаю где его искать.

Вчера ночью получил письмо от тети Ани. Сегодня написал четыре письма. Маме со справкой, папе со стихом, и тете Ане со стихом, дяде Люсе.

Глянцев, ординарец мой, просит, чтобы я и ему написал. Тороплюсь закончить, чтобы написать ему письма.

Весь день дождь, но перестрелка не прекращается. Немцы активничают, особенно из "Ванюш". Снаряды очень близко громыхают, так, что в землянке обваливается земля и она вся дрожит.

25.11.1943

Утром, когда еще не развиднелось, в нашу балку привели, так называемых, противотанковых собак. Эти собаки, бессознательно жертвуя собой, бросаются вместе с надетыми на них противотанковыми гранатами под танк, и, подрываясь, выводят его из строя. Собак было очень много.

Сейчас началась наша артиллерийская подготовка. Стреляем и мы из минометов. Немцы отвечают тяжелой артиллерией. "Катюша" и "Иван Грозный" наши молчат пока.

Сегодня на рассвете выдали грамм по 25 водки - это она, пока дошла сюда, "усохла".

27.11.1943

Вчера прошел ДПК, и теперь я уже окончательно член партии большевиков. На ДПК мне задали много вопросов - я первый разбирался. Капитан Андреев постарался, выполняя мою просьбу, пропустить меня первым. На все вопросы я ответил без запинки. Один вопрос, хотя и не из устава и не из истории партии, показался мне самым сложным.

- Вы пишитесь в анкете редактором стенгазеты. Вот выпустили ли вы стенгазету?

- Выпустил - ответил я, хотя на самом деле не выпустил еще, - бой помешал. Так пришлось мне соврать.

Вчера получил письмо от мамы. Ответил ей немедленно. Выслал справку из госпиталя.

С нашей роты забрали для стрелков еще 10 человек. Теперь у меня во взводе 6 человек и я седьмой.

Всю ночь слушал Руднева. Он знает хорошие песни о любви. Я вспоминал свою жизнь на гражданке, как у нас говорят, и под звуки песни жалел свою молодость, не встретившую любви и ласки женской на всем пути своем.

Вчера сменял ножик и ручку на другую ручку - самописку. Понадеялся, что она лучше, и поверил Зарыбкину, что она пишет. Потом, когда разгляделся увидел, что она без пипетки. Выменял пипетку на мыло у бойцов, но и с пипеткой ручка оказалась негодной - перо было плохое. Позже Дьяченко принес мне ручку, тоже поломанную. Я скомбинировал из двух одну - переставил трубку-наконечник с Зарыбкинской на Дьяченкину, и ручку Зарыбкина отдал Рудневу.

С минуты на минуту у нас ожидается наступление. Противник обстреливает нас. Где-то летает наша авиация, очевидно соседи наши в наступлении.

У меня теперь три полевых и одна вещевая сумка, но все не вмещается, приходится часть носить в карманах. Главное - у меня на вооружении имеются тетради, бумага и некоторое количество газет. Вещей, как таковых, нет.

Мечтаю написать какое-нибудь душещипательное стихотворение, но все это - вопрос времени.

Наши стреляют - артиллерия, и над нами появился самолет. Но это мало, конечно, для наступления. Нет, в данный момент наступать не станем, может позже...

Только что ходил в штаб батальона узнать относительно писем и газет и познакомился там с весьма и весьма неприятной новостью относительно ночного наступления нашей пехоты.