Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов

03.04.1944

Снег, снег, снег.. Что еще за погода? Думаю двигаться на Червону Украинку. Вчера задержался здесь, встретив друзей из резерва.

Палец перевязал тут в больнице.

Уже сильно просрочил свое прибытие в часть, но сегодня думаю догнать. А погода, как на зло, испортилась, и так не хочется выходить из теплой квартиры на волю.

Анатолиевка, Телегуло-Березанский район,

Николаевская область, Садовая, 5

Ковалевой Надежде.

Одесская область, Ананиевский район,

село Байталы

Людмиле Барбелат.

04.04.1944

Капустино. Вчера пришел сюда, попал на партийное собрание и удивился. На партсобрании не было начальства нашего батальона. За исключением начальника штаба и парторга Петрушина со второго батальона, все люди незнакомые мне. Кончилось собрание, и я отправился в роту, где узнал о преобразовании двух батальонов в один - "второй". Комбат и все руководство батальона отослано куда-то в резерв. Мне указали новый расчет и еще одного командира расчета. Теперь у меня 10 человек. Со мной - 11.

Я сдал в дезкамеру одежду, а бойцам приказал почистить миномет и личное оружие.

Командира роты пригласил кушать со мной яички, но он был занят. Вдруг он явился вместе с Запрягайло и лейтенантом из резерва.

- Товарищ лейтенант, передайте взвод лейтенанту, - указывая на вновь прибывшего, заявил ротный.

Позже вызвал меня новый комбат капитан-золотопогонник Пархоменко. Он ругал меня за якобы самовольный уход из части и сказал, что в наказание направляет меня в строевой отдел - в резерв.

Да, теперь позабыли эти люди, командир роты Третьяк в особенности, о том времени, когда я остался один на роту в самый трудный момент, под Анновкой, откуда драпали. Тогда я нужен был. Савостина убило, Запрягайло был при хозвзводе, и Третьяка не было при роте. Я задержал пехотинцев, минометчиков отправил к переправе, спас и матчасть, и людей. Третьяк тогда сам говорил, что если бы матчасть растеряли, то его бы расстреляли за это. Даже мины вынесли из оставляемого участка, и потом открыли огонь по немцам! Третьяк появился только тогда, когда уже все уладилось и пехота ***

06.04.1944

Сычавка. Вчера еще был снег, а сегодня теплый, необыкновенно солнечный день.

Написал письма маме, папе, Ане Лифшиц, тете Ане, Майе Белокопытовой, Ане Перкиной - итого шесть писем.

Сейчас иду в Визирку.

07.04.1944

Хутор Вороновка. Ночевать буду здесь, в стороне от дороги. Всю ночь ходили люди, просили есть, просили переночевать.

Сейчас с подвозом трудно: дороги не просохли, а транспорт не успевает за передней линией двигаться.

Гул стал слышен отдаленней, чем прежде - фронт удалился. Очевидно, наши перешли уже за второй лиман.

Крапает дождь на дворе, а мне предстоит длинный путь. До Визирки 4 километра.

09.04.1944

Одесса. Вторая застава. Вчера ночью вместе с передовыми частями чужой дивизии вошел в город.

11.04.1944

Одесса.

Несколько дней назад я познакомился в резерве со старшим лейтенантом Басюком. Ему 22 года, молодой, интересный. Рассказал, что одессит, что дома есть родные, подговорил меня идти вместе в Одессу первыми.

После нескольких дней скитаний мы, наконец, вошли, вслед за наступающими частями бог ведает какой части, на окраину Одессы - станцию сортировочную. Остановились в одном доме неподалеку от железной дороги. Группа домов этих расположена отдельно от других строений.

Вошли, и застали в доме траур и слезы. Посреди комнаты лежал женский труп. Голова трупа-женщины была перевязана и вокруг стояла лужа крови. Девяностолетняя старуха-мать, молодой муж и стайка детишек навзрыд плакали рядом.

Нас угостили молоком и муж мертвой рассказал нам об обстоятельствах гибели своей молодой жены.

Была ночь. Немцы накануне издали приказ никому не показываться на улице с наступлением темноты. Женщина выглянула в приоткрытую дверь, немец прицелился и хладнокровно застрелил ее. День освобождения стал для семьи днем траура. Я не мог долго видеть страдания их - мы перешли в соседний дом, там и заночевали.

Ужинали: по стакану вина, вкусное жаркое, сало. Опьянел - вино было крепкое. Лег спать после двухдневной бессонницы, связанной с ночными хождениями.

Гремел кругом бой, очень жесткий и страшный. Трескотня не прекращалась ни на минуту, орудийные залпы гремели бесконечно. Уснуть нельзя было. Потом пришел Павел, разделся и тоже лег. Всю ночь не спали, и только перед рассветом вздремнули.

Наутро фронт отодвинулся значительно, и мы пошли с Павлом на 1-ю заставу. Зашли к его любовнице. Там остановились. Маруся бросилась Павлу на шею, и соседи дворовые говорили, что "муж Марии пришел". Павел холодно к ней отнесся и рассказал после, что это не главная его любовница.

Она прижималась к нему, нежилась, но он холодно и грубо отодвигал ее. Так протекала эта встреча. Наконец Павел собрался уходить. Меня оставил на квартире с Марусей. У нее живет одна девушка 22 лет. Она длинная, противная, хотя лицом ничего.

Когда Павел "ласкался" со своей, другая говорила, что муж убит, и что в моем лице она надеется найти достойную замену. Приготовила мне воду, помыла голову и спину, постирала нижнее белье и платочки. Но любезности ее я не мог выносить и, понятно, не отвечал ей взаимностью. За все только вежливо благодарил, хотя она намекала настойчиво, что одной благодарностью мне не отделаться.

Возле железнодорожного полотна, в будке 191, живет симпатичная девушка, 23-го года. Она не красавица, но и не дурнушка, однако с ней очень приятно разговаривать. Когда я пошел за трофеями - она тоже со мной пошла. Нашел и отдал ей немецкое обмундирование, себе бритву. Она нашла платочек и подарила мне. Позже пригласила меня к себе в квартиру. Родные угостили меня оладьями и мамалыгой.

Несколько раз в течение двух дней забегал к ним, и всякий раз был угощен медом, кипятком и прочим.

12.04.1944

В доме у родственников Павла. Костецкая улица.

Павла радостно встретили, расцеловали - какой он счастливый! Рассказали об ужасах немецкого хозяйничанья в Одессе, о партизанах одесских, о коммерсантах.

Вечер. Недавно вернулся из города после большого и интересного экскурса по его улицам. Видел массу трупов, обломков машин и прочих остатков, уже разобранных трофей врага.

На одной из улиц в центре Тираспольской улицы мы увидели большую толпу людей. Подошли ближе и увидели виселицу - автомашину, на которой стояли три мерзавца: два румына и один русский. Один из румын был сильно расстроен и еле держался на ногах от предчувствия смерти. Два других гада ничем не выдавали своих чувств, и глаза их смотрели безразлично в толпу. Ни страха, ни гнева, ни злости, ни мольбы - ничего не читалось в этих жутких разбойничьих, предательских глазах. Я подошел ближе и выслушал приговор. Потом отъехала машина, они стянулись с борта и повисли в воздухе. Средний, безразличный румын, забился ненадолго в судороге, и все кончилось. Два других даже не шевельнулись - в агонии они были слабее среднего. В тот же миг им накинули таблицы с надписью "Казнен за такие-то провинности".Последние слова приговора и момент казни сопровождался овацией собравшихся одесситов. Бесчинствовали эти разбойники в Анатолиевке. Так они и остались висеть.