Андрей Кочергин - Как закалялась сталь-2 и 1/2

Коля привел его сюда как минимум по двум причинам. Чтобы отморозок узнал, что такое настоящий физический труд и нагрузка, а кроме того, у парня был отчаянно малоимущий вид. Колю уголовники уважали за м-м-м… скажем так, за содержательность. Спокойный улыбчивый дядька компактного росточка и «металлического» сложения на спор пробивал стену вагона кулаком, как в кино, и протыкал пальцами джутовые мешки с мукой. Следует добавить, что до каратэ он успешно выступал на соревнованиях по вольной борьбе. К тому же в их мире редко верят тому, что видят, так что Коля несколько раз удачно и вполне обоснованно «посадил на голову» пару очень непростых урок при полном восторге коллектива в целом.

Такое отношение к Коле автоматом перешло и на парня, тем более что в незнакомой странной компании он старался молчать и больше слушать-смотреть. Благо смотреть было на что. Народец пил жестко и жутко. Беззубые, разрисованные уголовники, беседуя на инопланетной фене, начинали день с чи- фира и тут же, дождавшись одиннадцати утра, для «купажу» переходили на водку. На глазах у изумленного мальчишки пять колоритных уголовников выпивали «из дула» по бутылке водки, заедали сухарем, а потом как ни в чем не бывало разгружали вагоны с энтузиазмом Тимура и его команды. А какие были драки! А как «катали» в карты! А споры!.. Оставаясь человеком-невидимкой, он всегда сидел рядом, но его никогда не втягивали в общий, столь специфический хоровод.

Однажды после очередного разгруженного вагона перепачканные мукой экс-зэки сидели в бендеге, не спеша пили водку и смачно курили дорогие болгарские сигареты с фильтром.

Нет, все-таки без водки — хана. У меня жизнь сразу дает трещину и становится похожей на жопу, а вот махнул пузырь в обед — и «поляна в елочку»!

Да что ты в жизненных жопах понимаешь! Я за нее по утру мышь съем и от бабы откажусь, а ты — елочки-цветочки…

Мышь, — радостно подхватила неравнодушная кодла. — Мышь сожрешь?! А ну на пузырь!..

Да не забудь: фуфлыжник хуже пидора, так что либо жри, либо в магазин, чтобы за метлой в следующий раз следил.

Поедатель мышей набычился и побледнел.

А ты меня за метлу не лови — руки оборвешь, как десна будешь чистить! А ты вообще дуло залепи, у тебя, у сявки, номер шесть, подели его на восемь и засунь в дупло! Писюн ты с пришитой головой!

Обозванный сявкой семейник без лишних слов схватил чифирбак-электрочайник и прямо с кипятком запустил в потенциального мышееда. По дороге булькающая и парящая влага окропила всю разом взревевшую компанию. Дрались зло и умело. Остановилось все, как и началось, моментально.

Вдруг сели и, тяжело дыша, стали сплевывать кровавые ошметки расквашенных губ, поправляя уже давно бесформенные лица. Благо зубы были либо золотые, либо их не было вовсе, так что выбить что бы то ни было представлялось затруднительным.

Не, ну так что, за пузырь сожрешь или так и будешь моросить не по сезону?

Да и сожру! Я на Колыме вату из матраса жрал и на кровь в карты шпилил, хрен ли мне мышь не спороть?

Элеватор — это питомник крыс и голубей. Толстые и безмозглые птицы нажирались дармового зерна до состояния, несовместимого с полетом. На земле их поджидали бездомные собаки и все те же крысы. Урки-грузчики не гнушались супчиком из голубятины. Бралась скрутка от вагона — шестимиллиметровая проволока, скрученная в жгут, и прицельно металась в стаю сизарей. Многие птицы пытались взлететь уже без головы. Крупа хранилась на соседних складах. Не жизнь, а диетическая столовая! Крыс, конечно, не ели. До этого момента…

Отправили гонца, через пару минут он примчался с выводком крысят — эдаких розовых жирных червяков с прозрачными лапками и такими же хвостиками. Кодла замерла. Престарелый «хозяйский» равнодушно разглядывал этих представителей живой природы, откинувшись на спинку стула и меланхолично катая одного из «червяков» по столу заскорузлым, исколотым до синевы пальцем с коричневатым ногтем.

— На пузырь «белой»?

— Да, на пузырь, на пузырь!

— А побежит кто?

— Да ладно, не блатуй — я побегу. Ну, пошло…

«Угол» взял крысенка, скептически осмотрел его на свет, затем флегматично засунул в рот и начал жевать. Хвост неодобрительно хлестнул его пару раз по лицу и пропал в золотой мясорубке, грызун нежно хрустнул и был благополучно проглочен.

— Во, мля, человек!

— А я и еще могу, — ответил приободренный живодер и уже с огоньком засунул второго в те же золотые жернова.

— Стакан, суки рваные, налейте, вдруг у него свинка или корь — оно мне надо?..

Парень бурно блевал за складом. Казалось, от подобного зрелища кишки вывернутся наизнанку, а веселая компания гоготала взахлеб, пребывая в прекрасном расположении духа. Гонец резво метался в магазин с периодичностью, достойной рейсового автобуса. Жизнь кипела и булькала, оставляя неопрятные следы на лицах и стенах.

Вагон обычно разгружается за пять часов. Правда, бывали и рекордсмены, например некто Чапа. О нем следует упомянуть отдельно. Костлявый гигант ростом выше 190 см, с пятьдесят восьмым размером пиджака и пятидесятым — брюк, с членом, измерением длины и толщины которого занималась вся упившаяся в дым бригада. «28 см в эрегированном состоянии, причем в стакан до конца не засунуть!» — таков был вердикт уважаемой комиссии. Так вот, этот Чапа в одиночку разгружал вагон за три с половиной часа, и это с учетом профессиональных заболеваний — геморроя и грыжи.

Надо добавить, что внешность Чапа имел эксклюзивную — под стать своим трудовым и сексуальным подвигам. Длинный нос («нос — горбинкой, член — дубинкой!»), очки, усы подковой и лохматые волосы делали его похожим на неопрятного героя Сервантеса. Читал он много и был страшно ядовит на язык, от этого его постоянно пытались бить незнакомые молодые люди. Кроме того, Чапа пользовался бешеной популярностью у дам бальзаковского возраста и педиков. Последние ходили за ним гурьбой, но в силу чудовищного диаметра своего члена он не мог им ничем помочь, хотя искренне хотел. «Да я за 25 рублей его хоть в бюстик Карла Маркса засуну, лишь бы диаметр ноздри подошел». Диаметр, как правило, не подходил.

Чапа сменил три жены, не выдержавших этой зоофилии, четвертая была худенькая и застенчивая еврейка. На нее с сочувствием поглядывали элеваторские бабы, уже пробовавшие эту елду в разных видах и расписавшиеся в абсолютной беспомощности перед чудесами природы.

— Накомлюсь в ресторане с теткой. Ей про меня уже напели. Ну, мы к ней, муж в командировке. Она как его увидала, так аж лицом взбледнулась. И ну давай его засовывать! А он, падла, ни в передницу, ни задницу не входит — хоть иди кури. И тут до меня доходит мысль дать ей в рот. Она взять-то взяла, а дальше никак. Глаза вытаращила, задохнуться боится, курица! Я ей начал вопросы наводящие задавать, а прибор во рту оставил. Так вот и поладили: она ответить пытается, языком шебуршит, а я в итоге через каких-то пару часов допроса накормил ее белком на пару лет вперед.