Андрей Кочергин - Как закалялась сталь-2 и 1/2

Так и подмывает вспомнить не вполне уместную классику: «Да, были люди в наше время…»

После пяти часов неумелых попыток борьбы с непослушным мешком закончился его первый вагон. Коля получил тридцать, а он — свои первые, честно заработанные 29 рублей, выданные прямо в вагоне. Тот, кто работал на каре, получал на рубль больше — тогда рубль был еще рублем.

Вы знаете, что такое работа грузчика? Это несколько сот наклонов за подвижным 50-килограммовым предметом, который практически невозможно взять без «кошек», а, взяв мешок, следует поднять его до высоты человеческого роста. Это правильно сложенный поддон и штабель, обваливающийся с завидным упорством. Кто пробовал, тот поймет, почему эта работа стоила таких денег. На итог грузчики получали наличкой от пятисот до семисот рублей в месяц.

Руки и ноги отказывались слушаться, отрывались с непривычки ногти, спина просто не разгибалась, а время остановилось. Мальчик старательно учился сражаться. Он сражался с собственной немощью, бессилием и абсолютно скотской усталостью.

Ему было всего 15, весил он 70 кг при росте всего 170 см… Через полгода он уже будет ходить в «аляске», купленной на свердловской барахолке за 360 (!) рублей, в новеньких джинсах за 190. У него появится первый приличный костюм, который он будет носить по-богемному — с бабочкой, дурак-дураком.

…А сейчас он ехал по зимней дороге в автобусе № 136.

Проснется он уже на конечной остановке от глухого удара собственной головы о билетную кассу. На занятиях будет спать глубоким и ровным сном без сновидений.

Со временем он прослывет среди преподавателей избалованным сыном богатых родителей. Ухитряясь спать на занятиях, окончит техникум со средним баллом 4,75 при одной тройке. Ее поставит бесноватая математичка, называющая его барчуком и хамом. Он будет картинно выходить из аудитории и сообщать директору, что не вернется на занятия, пока это быдло не извинится перед ним.

Работа научила его ответственности и самостоятельности.

А те двадцать девять рублей были первыми и оттого самыми важными по сию пору деньгами.

Нет, не запах, совершенно точно — аромат женщины, как говорил герой Аль Пачино в гениальном фильме. Ее аромат — это единственно правдивое сообщение, безадресно выплеснутое в окружающий мир. Женщина врет всегда, врет даже реальностью своего существования, начатого из ребра первого мужчины и мотивированного скукой последнего. Врет, что блондинка, врет, качаясь на каблуках, что она, дескать, «на ноге». Врет, что у нее настоящие ярко-красные ногти, врет, что они не синтетические, как визажист по имени С. Зверев. Врет, что терпеть не может липких взглядов на белье, игриво просвечивающее через гипюр юбки. Врет маме, что задержится у подруги, врет мужу, что осталась у мамы. Врет подруге, трахаясь с ее супругом, что ее муженек стопроцентный урод и что наверняка он в сексе — полное ничтожество. Врет, что стройна, а вовсе не после откачки, подтяжки и протезирования груди (читай: капремонта). Врет, что черноброва и волоока. Полная херня! Все зависит от мейк-апа и суммы вклада в него.

Тяга к прекрасному — бред, наслаждение жуликоватого афериста, исполняющего джигу на руинах обворованного банка.

Но запах!.. Запах — это другое. Нет, не тонкий шлейф парфюма, не компот из ароматов дорогой косметики и следов и этапов трудового дня. Нет, именно аромат женского тела — тонкие, еле уловимые флюиды сексуального пароля, знакомого животным гораздо отчетливей, чем нам, мутантам. Речь не идет о жарком лете, вчерашнем белье, общественном транспорте и критических днях — назвать это ароматом может только некрофил. Речь идет о том вполне мистическом и, возможно, самом важном, что вползает в подкорку и сносит всю лирику и логику, притупляет все условности, общественную мораль, этику и остальную чепуху, придуманную людьми для того, чтобы еще больше подчеркнуть значимость половых побед. Это — аромат женщины, неописуемый, каждый раз новый, а значит, необъяснимо, безудержно притягательный маячок той, что кокетливо оставляет в воздухе следы своего эфемерного существования, парализуя все чувства и желания, кроме одного — острого желания размножаться.

…Он шел следом, не очень понимая, что делать дальше. Тот мальчик с чубчиком внутри него сжимался от ужаса при одной только мысли, что надо будет что-то говорить, а она возьмет и рассмеется ему в лицо или пренебрежительно хмыкнет, передернув плечиком. Он видел ее и прежде, но лишь сегодня понял — нет, уловил! — ее аромат, отравивший его существование и призывно влекущий за собой. Ноги подгибались, лицо, потеряв форму, обвисло под напором гормональных потоков, переполнивших его молодое дикорастущее тело. А она даже не оборачивалась.

Врала, привычно врала, что не видит и не чувствует его. Как можно было не почувствовать взгляд, от которого она вполне рисковала забеременеть, случись ветреная погода! Как можно не обратить внимания на тупо гнущего свою линию шестнадцатилетнего молодого человека с остановившимся от желания взглядом… «Мы выбираем только тех женщин, которые уже давно выбрали нас», — эту фразу он услышал гораздо позднее, но и тогда вполне мог подписаться под каждой буквой вышесказанного. Она вела свою древнюю игру, придуманную не ею и не сейчас, а за несколько миллионов лет до того момента, когда сперматозоид ее папочки настиг-таки вяло убегающую яйцеклетку ее мамочки. Она забавлялась своей властью, обманывая и флиртуя с человеком, который даже не приблизился ближе, чем на три-четыре метра. Женщина! Стоит ли удивляться истории про эдемское яблоко?..

Обернувшись, она «вдруг» спросила: «Молодой человек, который час?» Он чуть в обморок не упал от… Она же упоительно улыбалась, словно спрашивала: «Вы как любите больше — сзади или сверху?» Что-то промямлив, он тут же узнал, что автобусы ходят до неприличия безобразно; что она опоздает в мединститут; что завтра в это же время, в этом же месте она будет снова. После он зачем-то соврал, что ему 18, а не 16. Она соврала, что, дескать, он выглядит старше, а вот она никак не может всех убедить, что ей уже 21, — все типа думают, что 17… Спустя минуты три он рке знал ее адрес и телефон. Ему было плохо, отчетливо блевотно. Спермотоксикоз — это сейчас он знает это слово, а тогда он просто тихо стонал, перегруженный острой животной любовью к этой самке.

Была весна, тепло и тревожно, как в сельской бане. Очень может быть, что трахались даже мышки в норках. Кобели и кошаки так просто пилили своих избранниц, не очень заботясь о разнообразии в позах. Все это не могло не происходить, потому что в теплом неподвижном воздухе повис аромат его первой женщины. Мир обязан был сойти с ума!