Владимир Мерзляков - Легион «белой смерти»

В дальнейшем они периодически обменивались письмами, и два раза Донован приезжал в Атланту навестить Абеля. Эти визиты, надо полагать, были связаны с поручениями, которые Донован получал от своих бывших друзей по разведке, так как перед этим он встречался с бывшим шефом ЦРУ Алленом Даллесом и его юрисконсультом Ларри Хаустоном. Заметим, кстати, что во время одной из бесед с Донованом Даллес сказал:

— Я хотел бы, чтобы мы сегодня имели таких трех-четырех человек, как он (имеется в виду Абель. — Авт.), в Москве.

«У нас нет данных, — пишет в упоминавшейся статье А. Тишков, — выполнял ли Донован чье-либо задание или действовал самостоятельно, так сказать, из чисто «профессионального интереса». Но, начиная с первой встречи со своим подзащитным, он не упускал подходящего случая, чтобы не посоветовать Абелю согласиться на «сотрудничество с правительством США» (сиречь с его контрразведкой). Он сам пишет об этом, стараясь всюду подчеркнуть, что, защищая Абеля, все время продолжал «печься» о «национальных интересах США». Расчет Донована, вероятно, строился на предположении, что там, где не добились успеха сотрудники ФБР, может с лучшими результатами выступить адвокат, пользующийся расположением и признательностью своего подзащитного. Но адвокат, как только он начинал выступать в роли разведчика, наталкивался на тот же спокойный и твердый ответ, что и сотрудники ФБР.

Первую попытку вызвать Абеля на откровенный разговор в этом направлении Донован сделал в самом начале их знакомства, когда принял к производству дело по его защите в суде. Он пишет: «Однажды я спросил у него, какая его настоящая фамилия. Подумав, он сказал: «Это вам необходимо знать для защиты?» Я ответил, что нет. Он постучал ногой по полу и проговорил: «Тогда давайте поговорим о чем-либо, имеющем большее отношение к делу».

Но более четкий намек на это защитник сделал, когда в той же беседе заявил: «Не собираюсь нажимать на вас по этому вопросу, но, как американец, надеюсь, что ваше мнение относительно сотрудничества изменится».

В другой раз, когда Абелю был вынесен приговор и они с Донованом обсуждали вопрос относительно апелляционной жалобы, между ними произошел следующий разговор:

— Если ваша апелляционная жалоба будет удовлетворена и приговор отменят, что произойдет тогда со мной? — спросил Абель.

— Рудольф, — сказал я, посмотрев ему прямо в лицо, — если мои труды окажутся успешными и вас освободят, возможно, мне придется самому застрелить вас. Не забывайте, я все еще имею звание командера военно-морской разведки.

Абель затянулся сигаретой, выпустил дым и сказал спокойно:

— Знаете, я думаю, вы так бы и сделали.

Этот разговор назван Донованом «шутливым», но он имеет глубокий смысл как несомненное подтверждение нажима на Абеля за его несговорчивость, поскольку хотя и в замаскированной форме, но вполне определенно дается понять, что «безвозмездное» освобождение разведчика не входит в планы даже его защитника.

Прямую попытку склонить Абеля к сотрудничеству с американскими спецслужбами Донован сделал в свой приезд в Атланту 3 апреля 1960 года.

«Полковник, — пишет Донован, — выглядел осунувшимся, измученным; одежда висела на нем. Под его глубоко посаженными глазами были темные круги. Тюрьма состарила его, подумал я. Мы виделись с ним в последний раз почти год назад, и, когда его ввели в комнату, меня поразила его явная физическая изможденность.

— Я здоров, — сказал он поспешно. — Все это наделала жара в Джорджии. Она меня замучила, я потерял десять фунтов…

…Мы снова коснулись опасной темы, когда перешли к обсуждению возможности ходатайствовать о сокращении тридцатилетнего срока заключения Абеля. Я недавно беседовал по этому вопросу с представителями министерства юстиции и был подготовлен к его обсуждению.

— Это можно сделать, — сказал я, — только в том случае, если суду будет известно, что вы действительно сотрудничаете с правительством… В ином случае первоначальный приговор не будет изменен.

Он покачал головой.

— Об этом не может быть и речи. Никогда я этого не сделаю, — сказал он. — В первые же полчаса, когда я сидел утром на кровати в гостинице «Латам», я принял решение, и оно остается твердым.

— При таких обстоятельствах, — сказал я, — было бы бесполезно обращаться с таким ходатайством к судье Байерсу… — Абель только покачал головой и не сказал ни слова».

Получив отпор, Донован сделал заход с другой стороны. Он спросил, не будут ли грозить Абелю неприятности по возвращении в СССР, не отправят ли его в Сибирь?

— Не думаю, — ответил Абель, — что в моей благонадежности будут сомневаться больше, чем в благонадежности американского офицера, вернувшегося домой при аналогичных обстоятельствах».

Другой формой нажима на Абеля был запрет на переписку с женой и дочерью. Первоначально, после того как Донован посоветовался с Алленом Даллесом и в министерстве юстиции, этот вопрос решили положительно, хотя и с большой затяжкой. Но вскоре на их переписку наложили запрет. Спустя семь месяцев после разрешения на переписку, 28 июня 1959 года, Донован получил из министерства юстиции США письмо следующего содержания:

«Мы хотим сообщить вам о том, что министерство приняло решение принципиального характера: лишить Абеля впредь привилегии вести переписку с кем-либо за пределами Соединенных Штатов Америки, в том числе с лицами, выступающими в качестве его жены и дочери…

…Это наше решение основано на убеждении в том, что предоставление Абелю — осужденному советскому шпиону — возможности продолжать в дальнейшем переписку с людьми из стран советского блока не будет соответствовать нашим национальным интересам».

«Этот запрет, — свидетельствует Донован, — вызвал у полковника такой приступ гнева, какой не вызывало ничто другое в течение четырех лет и пяти месяцев, пока я представлял его интересы».

Абель тогда написал Доновану:

«Я не могу не думать, что эта мера рассчитана как дополнительное наказание сверх того, что мне назначено судьей.

…Письма подвергаются цензуре, и те из них, которые имеют неподобающее содержание, возвращаются. Поскольку мои письма, отправляемые авиапочтой, находились в пути от двадцати пяти до тридцати дней, имелось достаточно времени для самого тщательного изучения этих писем… Права переписки обычно лишают за нарушение правил поведения в тюрьме (у него этого не было. — Авт.).

…Я просто не могу себе представить, какую угрозу национальной безопасности может заключать в себе мое пребывание в атлантской тюрьме, находясь в которой, я не имею связи с внешним миром».

Наконец после продолжительных усилий американская сторона дала согласие на переписку Абеля с женой и дочерью.