Елена Мурашкинцева - Верлен и Рембо

"… должность, которая давала право на освобождение от военной службы, не будь я таким патриотом (скорее, "патрульотом" — случай, между нами, не редкий среди парижан, одержимых "осадной" лихорадкой)".

Верлен довольно быстро утомился своей "доморощенной преданностью": воинские обязанности оказались такими же скучными, как конторская работа. Кроме того, он тяготился близостью всех этих мелких лавочников, одетых в солдатские мундиры. Верлен был человеком "богемным", но при этом сохранял все предубеждения своего социального круга: он охотно общался со "своими" и держал на дистанции "чужаков". Еще одно немаловажное обстоятельство: Верлену совсем не улыбалось "сыграть в ящик" в избытке патриотического рвения. Матильда была несколько шокирована трусостью мужа, но послушно исполнила его просьбу: отнесла капитану письмо, в котором Верлен отпрашивался с дежурства под предлогом срочной работы в Ратуше. Затем он повторял этот трюк еще пару раз, пока обман не вскрылся. За пренебрежение воинским долгом Верлена отправили на двое суток на гауптвахту. Это событие он числил своим вторым — после карцера в пансионе — тюремным заключением.

В конце концов Верлен все же избавился от надоевшей ему службы — и очень простым способом. По словам Матильды, они переехали к матери Верлена в Батиньоль, откуда тот написал своему капитану, что в связи с переменой места жительства он приписан теперь к другому батальону. Капитан и не подумал проверить это утверждение, так что хитрая уловка Верлена полностью оправдала себя — до самого конца войны его никто не беспокоил. К слову сказать, Стефани была в курсе дела, но любовь к сыну оказалась сильнее понятий о воинской чести, которые она разделяла как жена офицера.

В начале зимы в Париж вернулся Виктор Гюго — его изгнание завершилось триумфом. Верлен нанес "учителю" визит вместе с женой. В течение всей осады Парижа они будут постоянными гостями в доме Гюго. Когда начались бомбардировки, отец Матильды решил, что на Монмартре становится небезопасно и снял квартиру на бульваре Сен-Жермен для жены, второй дочери и пасынка Шарля де Сиври. Тот получил небольшое ранение во время боев, а затем подхватил оспу в полевом лазарете, и его отправили лечиться домой. Зимой 1870–1871 годов квартира на бульваре Сен-Жермен стала местом, где Верлен и Шарль встречались с друзьями — у мадам Мотэ был хороший запас дров, и здесь всегда можно было отогреться. На рождество вся компания собралась у Верленов. Матильде удалось купить паштет "из куропаток". За столом доктор Антуан Кро обнаружил в нем крохотные косточки и, внимательно изучив их, провозгласил:

"Ваша куропатка, мадам, была крысой, но это чрезвычайно вкусная крыса. Положите мне, пожалуйста, еще".

Вскоре яйца стали продавать по пять франков за штуку, а за небольшой мешок картошки требовали сорок франков.

В своих мемуарах Матильда утверждала, будто ничто не омрачало ее жизнь с Верленом до появления Рембо. Это очевидная неправда: их брак дал трещину во время осады и почти рухнул к моменту приезда юного вундеркинда в Париж. Верлен вновь запил во время своей службы в Национальной гвардии. Вероятно, это произошло бы в любом случае, но непосредственной причиной стали скука и сильные холода. Верлен, кстати, всегда был неженкой — мать его, хоть и была женой офицера, закаливанием сына не занималась. Он вечно кутался, на ночь непременно надевал шерстяной колпак, бережно оборачивал шею шарфом — сохранилось несколько рисунков Верлена, уткнувшегося носом в свой воротник. А на "боевом" дежурстве от холода спасались "привычным солдатским способом" — горячительными напитками. Когда же гвардейцы расходились с укреплений по домам, то не пропускали ни один кабак. И вот уже Верлен возвращается в "милую квартирку" на улице Кардиналь-Лемуан пошатываясь, и от него разит спиртным. Перед Матильдой предстал Поль, которого она еще не знала. Начались слезы и упреки, только раздражавшие пьяницу. В один прекрасный вечер семейная ссора завершилась пощечиной. В "Исповеди" Верлен говорит о первом "шлепке" довольно небрежным тоном, хотя и призывает мужчин всячески воздерживаться и не давать волю рукам, если они хотят сохранить семью:

"О, эта первая ссора в молодой семье, великое дело! Дата памятная, порой роковая. В нашем случае был второй вариант".

Матильде пришлось искать убежища у своей матери, когда с момента венчания не прошло еще и полугода. Но Поль раскаялся, и мадам Мотэ посоветовала дочери вернуться. Кстати, Верлен очень хорошо относился к теще — в частности, за то, что она всегда призывала к примирению и была "ангелом-хранителем" семьи.

18 марта 1871 года на стенах парижских домов появились белые афиши. Центральный комитет национальной гвардии, отказавшись разоружать свои войска, призвал столицу к восстанию. В этот самый день Виктор Гюго возвращается из Бордо с телом своего внезапно умершего сына Шарля. Процессия медленно движется от Орлеанского вокзала к кладбищу Пер-Лашез. Верлен сопровождает гроб в числе других литераторов. Рядом с ним идет Эдмон де Гонкур, еще не оправившийся после смерти младшего брата. Но Верлен произносит такие зажигательные речи, что Гонкур — сторонник порядка — приходит в негодование, забыв на время о своей скорби. Вечером становится известно, что Тьер покинул Париж. Повсюду раздаются крики: "Да здравствует коммуналистическая Республика!" Толпа хватает на улице двух генералов. Молодой мэр XVIII округа Жорж Клемансо умоляет: "Не надо крови, друзья мои, не надо крови!" Тщетный призыв — генералов расстреливают во дворе школы. Когда новость распространяется по бульварным кафе, Верлен восклицает: "Это просто замечательно!" Через несколько дней поэт вполне официально присоединяется к Коммуне. Среди вождей у него старые школьные друзья (Риго, Андриё, Мейе), и хорошие знакомые из числа тех, кто посещал салон Нины (Делеклюз, Флуранс).

Поразительная вещь! Сколько было сложено легенд об участии в Коммуне Рембо — естественно, что юный бунтарь легко вписывался в героическую картину сражений на баррикадах, хотя в действительности он провел все это время в Шарлевиле. А вот Верлен — по характеру человек чрезвычайно мирный, ненавидевший и презиравший все военные столкновения, — принимал участие в Коммуне. И в данном случае он шел на большой риск — вопреки собственной натуре. Долгое время считалось, в соответствии со свидетельством Лепелетье, будто Верлен безвольно поддался обстоятельствам. Однако он вполне мог переждать бурю (весьма короткую по времени) и сидя дома. Сам Верлен был склонен объяснять свое "коммунарское" прошлое излишней республиканской и якобинской горячностью, присущей ему в те времена:

"… с самого начала я полюбил, как мне кажется, понял и, в любом случае, проникся симпатией к этой революции…"