Владимир Вернадский - Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года

Кто будет решать? Очевидно, и для Германии, Бельгии, Голландии, Франции, Польши, Чехословакии, Румынии, Греции, Болгарии, Югославии, Италии явится вопрос — с кем сговариваться? Плебисцитные правительства — под контролем нашим, США и Англии? Все граждане — женщины и мужчины?

Это та революция, которой, может быть, Гитлер думал убедить английских государственных деятелей соединиться с ним против нас?

Я думаю, что тот новый <���мирный> конгресс, который соберется где-нибудь в Лондоне или Женеве (может быть — Москва?), будет резко иной, чем Версальский.

Новая — Красная Армия — военная сила, остановившая германскую армию, если это действительно произошло.

Вот тут нужно то спокойствие и государственный ум, который проявили Сталин — Молотов — Берия. Два грузина, один русский — но <���грузины> русские по исторической культуре.

Реакция против отъезда в Томск все увеличивается среди академиков и академического персонала. Но, в сущности, мы мало знаем о положении на фронтах. Мы исходили из сознания огромных потерь немецких <���войск>, остановки их.

Сегодня день начинается со все большего укрепления <���веры в возможность> нашего оставления в Москве.

В этот исторический момент резко проявилась вероятная разная сущность «тоталитарных организаций»: нашей — коммунистической и германской национал-социалистической. В обоих случаях — диктатура, и в обоих случаях жестокий полицейский режим. В обоих случаях мильоны людей неравноправных, но в случае национал-социалистической <���организации> это истекает из принципа неравенства людей, и без этого национал-социалистическая <���организация> (Германия, Италия) <...>[124].

Вчера резко изменилось настроение.

Физико-математическое Отделение и его учреждения не уезжают — в том числе и Метеоритный Комитет.

Целый день с часу дня у нас пробыли Ферсман и Виноградовы — обсуждали положение наше личное и Академии — до 6-7 вечера.

Сильная безоблачная жара уже более недели — пожалуй, две недели. Сейчас 8 утра и <���температура> 18° C, быстро подымающаяся.

Резко меняются планы. Я приехал из Узкого, думал через день-два выехать в Томск. Решил взять много книг и работать над «Проблемами биогеохимии» и хронологией моей жизни — матерьялами для автобиографии. Поэтому забрал часть архива — неразобранного, но, как я вижу теперь, драгоценного.

Теперь все это придется вновь вынимать из ящиков — <���а их> 22! Их поставили было на лестницу, но вчера надо было спешно перенести в кабинет, так как в связи с правилами защиты от бомбардировок лестницы должны быть свободны.

Из обсуждения выяснилось, что Химическое Отделение должно выехать в Томск — но в то же время оборонная («секретная»?) работа не должна прерываться. Это все не так легко согласовать, так как вся наша работа экспериментальная тесно связана с рядом других учреждений — наши работы по спектроскопии, радио, масс-спектроскопии, электронографии, рентгенографии и т. п. переплетаются с другими лабораториями и институтами.

Пока такой временный план. Мне (и другим академикам-химикам) ехать куда-нибудь в санаторий в район Поволжья — лаборатории пока не трогать, так как оборонная работа идет и должна продолжаться.

Москва все-таки эвакуируется — особенно дети. Эвакуация идет, в общем, более чем сносно, а в значительном числе случаев хорошо.

Опасаются, что немцы остановились, подготовляя новое нападение на Москву (газы!) и бомбардировку типа лондонской. Думаю, что возможно, что произойдет что-нибудь вроде 1918 года <���на Украине>, когда рухнули сопротивление и их <���немцев> сила — сразу и неожиданно для людей, находившихся в нашем положении. Тогда в Киеве я лично был к этому подготовлен, так как в Германии побывал Франкфурт[125] и привез нам мрачный прогноз их силы — неожиданный для всех. Ему даже не все верили.

Сейчас положение немцев еще более безнадежное. Газы и урановая энергия — все эти возможности есть и у нас. И это очень обоюдоострое средство.

Сегодня буду стараться с А. П. <���Виноградовым> свидеться с Вольфковичем[126] и Шмидтом.

Вчера еще много времени заняло — обращение от ВОКС[127] об организации выступления советских ученых для Англии. Мое личное <���обращение> я переделал[128]. Обращение советских ученых к английским связано с подписанием Молотовым и Криппсом военного договора между Англией и Советским Союзом[129].

Вчера все решительно изменилось, и мы сегодня едем в Боровое Акмолинской области в санаторий. Об этом мелькала у меня <���в> эти дни мысль как о возможном.

Утром вчера в радиоцентре <���состоялось> мое обращение к английским ученым в связи с заключением военного договора с Англией. Очень порядочная, культурная публика и симпатичная старая ирландка-диктор. Их сильно сократили транспортом — <���осталось> две машины.

Оттуда <���направился> в Академию в Химическое Отделение <���на встречу с> Вольфковичем. Выяснилась полная неразбериха — такая картина, что о всяком решении, даже в пределах разрешенного, требуется одобрение Совнаркома. Шверник стоит во главе эвакуации <���во время> войны. Решения основные например, переезд в Томск Химического Отделения — считаются не подлежащими изменению. Жизнь возьмет свое, так как в такой абстрактной форме оно <���решение> нереально — но масса всяких затруднений. Должна быть нетронута оборонная работа и тому подобное.

Выяснилось, что 16-го идет детский поезд в Боровое — говорят, чудный санаторий, — и прикрепили <���к поезду> мягкий вагон для академиков — старых и т. п. Решил ехать, так как это ближе <���Томска> и, может быть, — как я думаю осенью выяснится несколько положение, <���так> что вернусь в Москву, а не в Томск.

Были Т. Е. Каминская с С. Г. Цейтлин — последняя <���рассказывала> о бомбардировке Минска и бегстве <���населения> оттуда. Об этом ничего и нигде не говорится в печати.

Очень большое недовольство осведомлением по радио <���о ходе> военных действий. По-видимому, армия на высоте: русский солдат теперь и раньше был <���на высоте>, были и офицеры на высоте. Командование исчезает.

Общее удовольствие, что отошли от Германии, и очень популярен союз с Англией и демократиями.

Идут аресты — по-видимому, в связи с нападением <���Германии> и фашизмом. Между прочим, <���арестован> геолог Мирчинк — хороший геолог, но морально не высокий человек.

Вчера выехали[130]. Едем в совершенно исключительных условиях — в купе мягком (Наташа и я внизу, Аня и Прасковья Кирилловна наверху). Катя в среднем отделении в другом вагоне. Поезд для детей академических служащих около 500-600 <���детей>. О положении на фронте <���ничего> не знаем.