Владимир Качан - Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка

Милиции, конечно, нет, но обиднее всего то, что и Наташи нет, она не видела, как он вернулся, и не увидит, как он геройски погибнет из-за нее или будет тяжело ранен.

"Получай, ссучара! " - ликует Лапоть и делает короткий решающий замах. И тут сбоку раздается резкий окрик: "Стоять! " Рука с ножом где-то на полпути притормаживает, теряет темп, будто споткнувшись об этот окрик, но по инерции продолжает двигаться прямо к Володиному животу, и тогда Володя неумело, обеими руками блокирует этот уже потерявший энергию удар. "Стоять, кому сказал! " - опять раздается резкий окрик Женьки Биньковского, ибо это именно он, и Лапоть неохотно опускает нож, потом вдруг перебрасывает из правой руки в левую, причем делает это даже весело, красиво, не без лихости - мол, эх, не получилось кровушки пустить! подбрасывает эдак винтом, лезвие крутит пируэт вокруг своей оси, и пока Володя любуется его полетом, ловит нож левой рукой, а правой бьет Володю в челюсть - с паршивой, как говорится, овцы хоть шерсти клок. Володя, к своему удивлению, успевает среагировать и на этот удар, успевает чуть-чуть отклонить лицо, и удар получается скользящим, ссадина на скуле - не более, но он понимает Лаптя и из вежливости падает. Лапоть гарцует перед телом поверженного противника, но тут же получает тычок в живот от Женьки. Женька тут непререкаемый авторитет, сидел ты там или не сидел - не важно, а его команды надо выполнять, о чем Женька Лаптю и напоминает. Лаптю надо слушаться, повиноваться, но это ему, однако, не западло, что в переводе с его языка на интеллигентный означает, что повиновение в данном случае не унижает человеческое достоинство Лаптя и не ущемляет его гордость, а, наоборот, сохраняет в коллективе принятую иерархию и поддерживает дисциплину.

Женька берет Володю под руку и отводит в сторону, на сепаратные переговоры.

Переговоры проходят парламентарно, вежливо. Впрочем, что это я ? Посмотреть, что творится в некоторых парламентах (я не только наш имею в виду), и поймешь, что поведение кодлы во главе с Женькой Биньковским по сравнению с ними - ну просто открытие Каннского фестиваля или бал в Аничковом дворце в присутствии императора. Поэтому и наш с Женькой диалог представляет собой не какую-нибудь там мерзкую мокрушную разборку, а вполне доброжелательный разбор полетов, при котором анализируются взаимные претензии, а также ошибки сторон, чтобы их больше не повторить. Тем более что Женька понимает: нам вдвоем еще в школьном ансамбле петь да петь.

- Ты скажи мне, засранец, на кой хрен ты встречался с Натальей, говорит Женя ,- мне когда сказали, я не поверил.

- Да я...

- Погоди, дай я скажу. Будто ты не знаешь, что, во-первых, - Женька загибает пальцы, - она ничья...

- А почему...

- Заткнись. Потому что ничья! Ноль-ноль, понял! Во-вторых, Костя Дмитриев на нее молится, и ты поступаешь не как товарищ, а как последняя паскуда. Он на нее молится, а ты в этом храме насрал, согласен?

Я согласен лишь отчасти и хочу сказать, что если я Наташу тоже люблю, то мои действия можно хотя бы частично оправдать. Но Женька это почти предвидит и еще не слетевший с моих губ аргумент бьет своим последним доводом:

- И, наконец, третье и самое поганое: ты Наташу, если по-честному, и не любишь вовсе, тебе, говнюку, не Наташа нужна, а победа; ты хочешь, чтобы она в тебя влюбилась, чтобы никто не смог, а ты смог. Занимался бы Люськой из драмкружка, спортсмен херов, она ведь только для этого и живет. А Наташу не трогай...

Значит, мы с тобой так договоримся: если ты мне обещаешь, что больше с Наташей встречаться не будешь... - Женька задумывается, видно, у него сейчас мелькнула мысль, что обещать-то я могу, а потом... У меня, к слову сказать, она тоже мелькнула, но Женька это будто прочитал. - Нет, так легко ты не отделаешься,- говорит он. - Мы сейчас идем к тебе, и ты при мне ей звонишь.

- А если ее...

- Дома она, - перебивает Женька, - ее уже всю в слезах ребята домой отвели.

- В слезах? - робко радуется Володя.

- Ага, в слезах... По тебе, кочерыжке капустной.

Тут Женькин взгляд ползет брезгливо от моего лица до ног, рисуя вопрос: и чего это школьные красавицы находят в этом попугае? Потом он вспоминает о своем заветном и тихо выжимает из полузакрытых губ, как пасту из тюбика, слова:

- Печорин... Мать твою...

Мы оба вспоминаем подпольную книгу " Герой нашего времени ", поэтому улыбаемся, но так, чтобы никто не видел.

- Домой к тебе идем, - продолжает он. - Ты звонишь при мне и говоришь, что, мол, так и так, больше встречаться не будем.

- Она спросит, почему? Спросит, не избили ли меня ? Подумает, что меня избили и запугали.

- Не волнуйся,- говорит Женька, - за свою гордость, поздно за нее волноваться . Ты скажешь, что отказываешься от встреч ради друга Кости, и это будет справедливо.

- Все так, - говорю, - но мы ее не спросили. - "Мы " уже говорю, словно теперь мы с Женькой в сговоре против Наташи. - Может, Наташе будет плохо от этого, может, она уже давно меня любит.

- А вот это меня не гребет, - говорит Женька уже более строгим голосом. - Про это ты не волнуйся, это не твоя забота. Можешь ты, козел, не для себя хоть что-нибудь сделать?

- Так я как раз о Наташе...

- Не на-а-до. О себе, а не о Наташе! Хочешь и на елку влезть, и жопу не ободрать... Ты только не думай, что сможешь нас надуть, - продолжает он. Что сможешь отказаться по телефону, а потом встретиться тайком, все объяснить и продолжать. Не выйдет. Мы будем за вами следить. А если не пойдешь сейчас звонить, мы тебе здесь же ноги переломаем, а если обманешь потом, то уж я Лаптю мешать не стану, пусть он тебя разрисует, как умеет.

- Ну хорошо, - с глубоким вздохом то ли сожаления, то ли облегчения соглашаюсь я,- идем...

- Ребята, все в порядке, мы договорились, - обращается Женька к собравшейся ассамблее. Они стоят, смотрят: не все еще ясно, почему нужно расходиться, так и не поколотив Зеленого (Зеленый - это у них моя кличка, надо полагать - из-за фамилии). - Он больше не будет. Скажи, что ты больше не будешь, - толкает он меня в бок.

- Да, - говорю, - не буду.

- Нет, ты скажи им внятно: я больше не буду.

- Я больше не буду, - покорно повторяет наш " рыцарь ", понимая, что это звучит совсем по-детски; презирает себя за это еще больше и, чтобы окончательно не упасть в своих глазах и, что еще важнее - в их, произносит свое " больше не буду " с выражением: я сейчас вынужден, но все равно буду, буду, и не надейтесь. Но никто, на его счастье, этого подтекста не замечает, и ребята с негромким и недовольным ропотом начинают расходиться. Мы с Женькой идем звонить.

Все происходит, как и предполагалось, она кричит в трубку что-то вроде: "Ты жив? " - я подтверждаю, что жив и даже невредим.

- Да? Ты не врешь? - не доверяет Наташа, и даже легкое разочарование слышу я в ее голосе.