Владимир Федюк - Керенский

Подоплека этого дела станет известна только через двенадцать лет, когда революция откроет полицейские архивы. Оказывается, Керенский был арестован на основании сведений о том, что у него на квартире видели известную эсеровскую террористку Серафиму Клитчоглу, незадолго до этого бежавшую из архангельской ссылки. [62] Александр Федорович Керенский. По материалам Департамента полиции. С.6. Именно ее фотографию и показывал Керенскому арестовавший его жандарм. Интересно, что Серафима Клитчоглу была схвачена на следующий день после ареста Керенского. После этого пребывание его в тюрьме становилось абсолютно бессмысленным, о нем попросту забыли, чего он, разумеется, не мог знать.

Прошло две недели. За это время никто Керенским не интересовался, и на допросы его не вызывали. По закону в течение двухнедельного срока арестованному должно было быть предъявлено обвинение. Но установленное время прошло, а Керенского по-прежнему никто не тревожил. Тогда он обратился к помощнику окружного прокурора с письмом, предупредив о том, что при отсутствии ответа начнет голодовку.

О том, что такое голодовка, Керенский имел самое приблизительное представление. Знай он, чем это обернется в реальности, он бы десять раз подумал. Процитируем еще один фрагмент из воспоминаний Зензинова: «Тюремная голодовка — дело совершенно особенное. Чтобы его понять, необходимо через это пройти на собственном опыте. Вы голодаете, но обед вам в камеру все равно приносят. Вы просите взять еду обратно. В этом вам категорически отказывают. Но, Боже мой, как вкусно пахнет еда и как раздражает вас этот запах, когда вы чувствуете волчий аппетит, а еда, до которой вы ни за какие блага мира не дотронетесь, стоит тут же, у вас на столе. А какой чудесный запах идет от черного ржаного арестантского хлеба, который кажется таким аппетитным!» [63] Зензинов В. Пережитое. С. 205.

Едва ли не каждый заключенный «Крестов» угрожал своим тюремщикам голодовкой, но немногие были способны ее выдержать. По этой причине тюремное начальство относилось к подобным угрозам скептически и не спешило на них реагировать. Но Керенский выдержал семь дней. За это время он ослаб настолько, что не мог самостоятельно подняться с кровати. Наконец, это было уже на восьмой день, в камере появились надзиратели, которые помогли арестанту встать и сопроводили его до кабинета начальника тюрьмы. Здесь уже находился помощник прокурора, официально предъявивший Керенскому обвинение в причастности к подготовке вооруженного восстания и принадлежности к организации, ставящей целью свержение существующего строя. Не дослушав обвинение до конца, Керенский потерял сознание от слабости, но его привели в чувство и заставили подписать необходимые бумаги.

Результат был достигнут, но больших изменений в жизни Керенского после этого не последовало. По-прежнему ничего не происходило и никто им не интересовался. Прошел еще месяц, и вдруг неожиданно 5 апреля Керенский был отпущен на волю, так и не поняв толком ни причин своего ареста, ни освобождения. [64] Здесь мы сталкиваемся с несовпадением дат. В своих воспоминаниях Керенский пишет, что 27 апреля 1906 года он наблюдал из окна своей камеры, как депутаты вновь избранной Государственной думы добирались по Неве на прием в Зимний дворец. Однако, согласно жандармским документам, он к этому времени уже три недели как был на свободе. По документам он был выпущен под гласный надзор полиции с запретом проживания в столицах и университетских городах. В Петербурге жила двоюродная тетка Керенского, Н. Г. Троицкая, имевшая связи в кругах высшей бюрократии. По ее ходатайству Керенскому было разрешено отбывать ссылку на родине, в Ташкенте. Между тем перегруженная машина жандармского дознания продолжала работать. Только через девять месяцев после ареста Керенского, 21 сентября 1906 года, дело по его обвинению было прекращено за недостатком улик.

Пребывание в тюрьме не стало препятствием для дальнейшей профессиональной и политической деятельности Керенского. Более того, в какой-то мере это обстоятельство ей способствовало, поскольку у Керенского теперь была репутация «узника самодержавия». Несомненно, что арест окончательно укрепил его в жизненном выборе. Но этот выбор опять же был вполне в его характере. Он не примкнул к подполью, хотя и обзавелся знакомыми в этой среде. Избранный Керенским путь удачно позволял совмещать «работу на революцию» и устойчивое материальное благополучие, идеалы и неуклонное продвижение вверх по карьерной лестнице.

Керенский вернулся в столицу из Ташкента в середине августа. В эти дни весь Петербург обсуждал одну новость: на Аптекарском острове, где находилась дача премьер-министра П. А. Столыпина, прогремел взрыв. Погибших было более трех десятков; свыше двадцати человек, в том числе сын и дочь премьера, были ранены. Как выяснилось позднее, это покушение было организовано эсерами-максималистами, мстившими таким образом Столыпину за жестокие расправы над участниками революционного движения. Революция шла на спад, но это мало сказывалось на количестве пролитой крови.

Быть может, это будет сказано цинично, но царившая в стране атмосфера была идеальна для адвоката, решившего специализироваться по политическим делам. Пребывание в тюрьме заставило Керенского определиться окончательно — никаких гражданских, никаких уголовных процессов, только политика. Но вчерашнему студенту, не имевшему никакого опыта, пробиться в замкнутую адвокатскую корпорацию было очень трудно.

Среди знакомых Керенского был молодой петербургский адвокат Н. Д. Соколов. Он был всего на несколько лет старше нашего героя, но уже успел создать себе имя, участвуя в политических процессах. Был конец октября, когда Соколов неожиданно позвонил Керенскому. Он сообщил, что срочно выезжает в Кронштадт, где должно состояться слушание по делу о попытке восстания на крейсере «Память Азова». Но в этот же самый день, 30 октября, в Ревеле начинается процесс по делу группы местных крестьян, разграбивших имение помещика-барона. Соколов попросил Керенского заменить его на суде.

В ту же ночь Керенский выехал в Ревель. В поезде по дороге, напившись кофе, чтобы не уснуть, он изучал материалы дела. Для того времени оно было весьма типичным. Крестьяне-арендаторы действительно были виновны в разграблении имения и помещичьего дома, но за свое преступление они уже были наказаны, и наказаны жестоко. Хозяин имения вызвал для наведения порядка карательную команду, которая и устроила прямо на месте бессудную расправу. Схваченные крестьяне были безжалостно выпороты, а зачинщики, или точнее те, кто был назначен на эту роль, позже отданы под суд.