Владимир Федюк - Керенский

На следующий день газеты поместили подробное описание церемонии, особенно смакуя то обстоятельство, что Керенский объезжал строй верхом на царском коне. Эта деталь запомнилась многим современникам. В поэме С. Есенина "Анна Снегина" она стала символом всей революционной эпохи:

В этом конкретном случае вины Керенского не было — Половцев сознательно спровоцировал его. Но слишком много было похожих эпизодов, для того чтобы все списывать на случайность. Уже став военным министром, Керенский начал повсюду появляться исключительно в сопровождении двух адъютантов. Поручик Виннер и мичман Кованько должны были, соответственно, олицетворять армию и военно-морской флот.

Над Зимним дворцом, после того как там поселился Керенский, был поднят красный флаг, который опускался в дни, когда министр-председатель находился в отсутствии. Такой церемониал прежде был исключительно императорской прерогативой. В бытность министром юстиции и позже Керенский неоднократно бывал в Москве. Останавливался он при этом в "Метрополе" и никаких неудобств не испытывал. Приехав уже в качестве премьера на Государственное совещание, Керенский со свитой расположился в Большом Кремлевском дворце.

Передвигался Керенский исключительно в автомобилях из царского гаража, а для дальних поездок пользовался литерным императорским поездом. "Когда я вошел в вагон, — вспоминал Ф. А. Степун, — меня поразила его чистота, сановная комфортабельность широких диванов и кресел, сияние наполированных плоскостей и графическая четкость линий. Всё было совсем не похоже на хаос и грязь революционных учреждений. Я сразу же почувствовал себя в каком-то затонувшем гофмейстерском мире: было странно, что есть еще руки, которые не только голосуют за и против правительства, но и по старинке убирают для него вагоны". [287] Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. С. 421. Манеру путешествовать в царском вагоне можно было бы объяснить элементарным удобством: почему, собственно, глава государства должен ездить в теплушках? Но общественное мнение меньше всего нуждалось в объяснениях — каждая такая деталь обрастала множеством подробностей и в итоге наносила очередной удар по престижу премьера.

Приверженцы Керенского (таковые еще оставались, хотя число их быстро сокращалось) недоумевали: неужели он не понимает, что делает? Нам кажется, что объяснение такому поведению нужно искать в уже не раз отмеченном свойстве характера Керенского. В жизни он вел себя, как на сцене, и если уж приходилось играть короля, то для этого нужны были соответствующие декорации.

Но, конечно, окружающая обстановка меняла и самого Керенского. Июльские дни стали для него переломными. Раньше Керенского невозможно было застать в столице. Сейчас он практически не выезжал из Петрограда. Куда делся человек, переполненный энергией, не входивший, а врывавшийся, не знавший ни минуты покоя? Теперь он целые дни проводил, не выходя на улицу. Откуда-то у Керенского появилось свободное время, и он мог часами играть на царском бильярде или беседовать с "бабушкой русской революции" о днях ее молодости.

Еще недавно Керенскому приходилось ежедневно бывать в Таврическом дворце. Теперь вожди Совета перед лицом большевистской угрозы вынуждены были умерить свои амбиции. Еще одной проблемой в недавние дни для Керенского был фронт. Сейчас он чувствовал, что на фронте его не ждут. В Ставке быстрыми темпами формировался новый центр власти. При таком положении дел новый политический кризис был неизбежен.

Ко времени назначения генерала Корнилова Верховным главнокомандующим ситуация на фронте начала стабилизироваться. Германо-австрийские войска, испытывавшие острую нехватку резервов, остановили успешно развивавшееся наступление. Россия потеряла все свои завоевания в австрийской Галиции, но в создавшейся ситуации это можно было считать очень скромной платой. Временное затишье на фронтах позволило Корнилову более внимательно сосредоточиться на задуманной им программе оздоровления армии.

30 июля в Ставке состоялось совещание, на котором присутствовали министр путей сообщения П. П. Юренев, министр продовольствия А. В. Пешехонов и их помощники. Главное командование на совещании представляли Корнилов, его начальник штаба генерал А. С. Лукомский и некоторые другие старшие чины. В прозвучавших докладах была нарисована удручающая картина полного развала железнодорожного транспорта. Подводя итог обсуждению, Корнилов сказал, что России сейчас нужно иметь три армии — армию в окопах, армию в тылу, работающую на нужды фронта, и армию железнодорожную. Он заявил, что не касается вопросов о мерах оздоровления тыла, но, по его мнению, в тылу должна быть установлена такая же жесточайшая дисциплина, которую он стремится возродить на фронте. [288] Там же. Т. 2. С. 188.

Эти положения легли в основу докладной записки Корнилова, представленной им Временному правительству. История ее появления выглядит следующим образом. Еще после июльского совещания с участием Керенского генерал-квартирмейстер Ставки Плющевский-Плющик по своей инициативе систематизировал и обобщил прозвучавшие на нем предложения. Сразу же по назначении Корнилова Верховным главнокомандующим Плющевский представил ему подготовленные материалы. Корнилов попросил оформить их в виде сводной записки. В итоговом варианте содержалось требование распространить законы военного времени на тыловые районы, ликвидировать большинство комитетов в армии. Предполагалось их сохранить лишь на уровне рот и батальонов, ограничив их ведение исключительно вопросами культурно-хозяйственными. Всё это было изложено в очень жесткой, почти ультимативной форме.

1 августа Плющевский подал записку Верховному главнокомандующему. Корнилов оставил текст почти неизменным и в ночь на 3 августа взял ее с собой в Петроград. Накануне в разговоре по прямому проводу он сообщил Савинкову о своем намерении затронуть поставленные в записке вопросы в докладе правительству. Петроградских партнеров Корнилова это очень встревожило. Корнилов был нужен Савинкову для того, чтобы оказывать давление на Керенского, самостоятельные же его инициативы в эти планы не вписывались.

Рано утром на подъезде к столице, в Павловске, в поезд Корнилова сел Филоненко. Бывший комиссар 8-й армии теперь получил повышение и стал ближайшим помощником Савинкова в военном министерстве. Первым делом Филоненко ознакомился с текстом записки. Как он позже показал на следствии по "корниловскому делу", составлена записка была крайне неудачно, прежде всего потому, что порождала у читателя подозрение в намерении составителей вернуть страну к старым порядкам. Филоненко сказал об этом Корнилову и по его реакции понял, что тому это не понравилось. Довершил дело еще один неприятный эпизод. Уже в черте Петрограда поезд Корнилова столкнулся с вагонеткой, перевозившей шпалы. В результате этого на вокзал прибыли только незадолго до полудня, с опозданием почти на час.