Чарлз Дарвин - Воспоминание о развитии моего ума и характера

Главным моим наслаждением и единственным занятием в течение всей жизни была научная работа, и возбуждение, вызываемое ею, позволяет мне на время забывать или и совсем устраняет мое постоянное плохое самочувствие. Мне нечего поэтому рассказывать о всех дальнейших годах моей жизни, кроме сведений о публикации нескольких моих книг. Может быть, некоторые подробности, касающиеся истории их возникновения, заслуживают того, чтобы остановиться на них.

В начале 1844 г. были опубликованы мои наблюдения над вулканическими островами, посещенными во время путешествия на «Бигле». В 1845 г. я затратил много труда на подготовку нового издания моего "Дневника изысканий", который первоначально был опубликован в 1839 г. в виде одной из частей труда Фип-Роя. Успех этого первого моего литературного детища все еще доставляет моему тщеславию большее удовольствие, чем успех какой-либо другой из моих книг. Даже по сей день в Англии и Соединенных Штатах существует постоянный спрос на эту книгу; она была вторично переведена на немецкий язык, ее перевели также на французский и другие языки. Такой успех книги о путешествии, и притом — научном путешествии, спустя столько лет после первого ее издания, вызывает удивление. В Англии разошлось десять тысяч экземпляров второго издания. В 1846 г. была опубликована моя работа "Геологические наблюдения над [берегами] Южной Америки". В небольшом дневнике, который я постоянно вел, я записал, что три мои книги по геологии (включая "Коралловые рифы") потребовали четырех с половиною лет непрерывного труда, "а ныне прошло десять лет со времени моего возвращения в Англию. Как много времени потерял я из-за болезни!" Об этих трех книгах мне нечего сказать, кроме того, что, к моему удивлению, недавно потребовалось новое издание их.

Усоногие раки В октябре 1846 г. я начал работать над "Усоногими [раками]". Во время пребывания на побережье Чили я нашел чрезвычайно любопытную форму, которая вбуравливается в раковины Concholepas; она настолько сильно отличается от всех других усоногих, что мне пришлось для этой единственной формы создать новый подотряд. Недавно родственный род сверлящих [усоногих] был найден у берегов Португалии. Чтобы разобраться в строении моей новой формы усоногих, я занялся изучением и анатомированием ряда обычных форм, и это постепенно привело меня к исследованию всей группы. В течение восьми ближайших лет я непрерывно работал над этим предметом и в конце концов издал два толстых тома, содержащих описание всех известных современных видов, и два тонких in quarto о вымерших видах. Не сомневаюсь, что сэр Э. Литтон-Булвер, выведя в одном из своих романов некоего профессора Лонга, который написал два увесистых тома о ракушках, имел в виду меня.

Хотя я занимался этим трудом в продолжение восьми лет, но, как я отмечаю в своем «Дневнике», около двух лет из этого времени были потеряны мною из-за болезни. Именно по этой причине я поехал в 1848 г. на несколько месяцев в Молверп, чтобы провести там курс гидропатического лечения; оно подействовало на меня очень хорошо, так что, вернувшись домой, я оказался в состоянии вновь приступить к работе. Однако здоровье мое было настолько плохо, что когда 13 ноября 1847 г. умер мой дорогой отец, я не мог ни присутствовать на его похоронах, ни выполнить обязанности одного из его душеприказчиков.

Думаю, что мой труд об усоногих раках имеет немалую ценность, так как помимо того, что я описал несколько новых и замечательных форм, я выяснил гомологию различных частой [их тела], открыл цементный аппарат, хотя ужасно напутал с цементными железами, и, наконец, доказал существование у определенных родов мельчайших дополнительных самцов, паразитирующих на гермафродитных особях. Это последнее открытие в конце концов полностью подтвердилось, хотя однажды какому-то немецкому автору вздумалось нацело приписать его моему плодовитому воображению. Усоногие представляют собой сильно варьирующую и трудно поддающуюся классификации группу видов, и мой труд оказал мне весьма большую пользу при обсуждении в "Происхождении видов" принципов естественной классификации. И тем не менее я сомневаюсь в том, стоило ли затрачивать на этот труд так много времени.

Происхождение видов Начиная с сентября 1854 г. я посвящал все свое время приведению в порядок гигантской массы заметок, а также наблюдениям и экспериментам по вопросу о трансмутации видов. Во время путешествия на «Бигле» на меня произвели глубокое впечатление, [во-первых], открытие в пампасской формации [Патагонии] гигантских ископаемых животных, которые были покрыты панцирем, сходным с панцирем современных броненосцев, во-вторых, то обстоятельство, что по мере продвижения по материку [Южной Америки] в южном направлении близко родственные [виды] животных определенным образом замещают одни других, и, в-третьих, южноамериканский характер большинства обитателей Галапагосского архипелага, в особенности же тот факт, что [близко родственные] виды различных островов архипелага известным образом незначительно отличаются друг от друга; [при этом] ни один из островов [архипелага] не является, по-видимому, очень древним в геологическом смысле.

Было очевидно, что такого рода факты, так же как и многие другие, можно было объяснить [только] на основании предположения, что виды постепенно изменялись, и проблема эта стала преследовать меня. Однако в равной мере было очевидно и то, что ни действие окружающих условий, ни воля организмов (особенно, когда идет речь о растениях) не в состоянии объяснить бесчисленные случаи превосходной приспособленности организмов всякого рода к их образу жизни, например, приспособленности дятла или древесной лягушки к лазанию по деревьям или приспособленности семян к распространению при помощи крючков или летучек. Меня всегда крайне поражали такого рода приспособления, и мне казалось, что до тех пор, пока они не получат объяснения, почти бесполезно делать попытки обосновать при помощи косвенных доказательств тот факт, что виды [действительно] изменялись.

После того как я вернулся в Англию, у меня явилась мысль, что, следуя примеру Ляйелля в геологии и собирая все факты, которые имеют хотя бы малейшее отношение к изменению животных и растений в условиях одомашнения и в природе, удастся, быть может, пролить некоторый свет на всю проблему в целом. Моя первая записная книжка была начата в июле 1837 г. . Я работал подлинно бэконовским методом и без какой бы то ни было [заранее созданной] теории собирал в весьма обширном масштабе факты, особенно — относящиеся к одомашненным организмам, путем печатных запросов, бесед с искусными животноводами и садоводами и чтения обширной литературы. Когда я просматриваю список всякого рода книг, включая сюда целые серии журналов и трудов [ученых обществ], которые я прочитал и из которых сделал извлечения, я сам поражаюсь своему трудолюбию. Вскоре я понял, что краеугольным камнем успехов человека в создании полезных рас животных и растений был отбор.