Борис Кремнев - Красин

После выступления советского дипломата "надышанный толпою воздух зала, где в продолжение четырех часов не смолкали речи, словно прорезал электрический разряд", — писал Эрнест Хемингуэй, в те времена безвестный репортер канадской газеты "Торонто стар".

Однако добрая воля Советов не встретила поддержки западных держав.

На первом же заседании политической комиссии 11 апреля Чичерину, Красину и Литвинову был предъявлен меморандум экспертов Англии, Франции, Италии и Японии. Он требовал уплаты всех долгов как царского, так и Временного правительств, возврата национализированной иностранной собственности, отмены монополии внешней торговли.

Это был нажим, грубый и бесцеремонный. С целью закабаления Советской страны и установления в ней, как выразился Красин, "режима капитуляций".

Советские дипломаты вступили в борьбу. Была она острой и ожесточенной.

15 апреля Чичерин, Красин и Литвинов приехали на виллу Альбертис, резиденцию Ллойд-Джорджа. Здесь они встретились с руководителями делегаций западных держав.

Хотя Ллойд-Джордж всячески подчеркивал, что встреча "абсолютно неофициальная", протекала она в атмосфере все сгущающейся напряженности.

Чичерин с самого начала, во избежание кривотолков и ложных надежд, заявил, что принятие меморандума поставило бы русский народ в невозможное положение. И далее с непоколебимой твердостью прибавил, что не подпишется под документом, который требует возвращения частной собственности и накладывает на Россию тяжкое бремя долгов.

Если уж считать, то считать. Если вести речь о долгах, то следует говорить и о деньгах, которые задолжала Антанта России. А они, право, немалые — 39 миллиардов золотых рублей.

И советские дипломаты предъявили свои контрпретензии за ущерб, причиненный интервенцией.

Контрпретензии советской стороны союзники безоговорочно отвергли.

Встреча на вилле Альбертис закончилась тем, что Ллойд-Джордж от имени своих партнеров потребовал:

удовлетворить претензии иностранных собственников на имущество, национализированное в России;

выплатить довоенные долги (правда, соглашаясь при этом на их некоторое сокращение и отсрочку выплаты процентов);

дать не позднее 20 апреля ответ на все предъявленные требования.

Это был ультиматум, жесткий и непреклонный. Диктат вместо переговоров.

Нанося свой удар, руководители Антанты не подозревали, что их ждет контрудар.

Мощный и ошеломительный, он был нанесен советскими дипломатами на другой же день после встречи на вилле Альбертис. Хотя подготовлялся задолго и исподволь.

16 апреля в Рапалло Чичерин и министр иностранных дел Германии Ратенау подписали советско-германский договор.

РСФСР и Германия отказывались от всех взаимных претензий и восстанавливали дипломатические отношения друг с другом.

Рапалльский договор смешал все карты в пасьянсе, который руководители Антанты раскладывали столь долго и столь старательно. Они, не жалея сил и времени, сколачивали единый антисоветский фронт, а он оказался прорванным.

Рапалльский договор продемонстрировал миру, что Советское правительство готово нормализовать отношения с други-ми государствами, но нормализация возможна только на основе равноправия.

19 мая Генуэзская конференция закончила свою работу.

Красин покидал Италию с легким сердцем. Советские дипломаты везли в Москву успех, и немалый.

Делегация, как отмечалось в специальном правительственном постановлении, "правильно выполнила свои задачи, отстаивая полную государственную независимость и самостоятельность РСФСР, борясь с попытками закабаления русских рабочих и крестьян, давая энергичный отпор стремлению иностранных капиталистов восстановить частную собственность в России".

В Москве Красину удалось пробыть недолго. В июле он снова отправился в путь.

И снова в чужие края.

На сей раз в Голландию. В Гаагу.

Здесь шла международная конференция.

Как прекрасен мир в безграничной широте его многообразия!

И как уродливы те, кто пытается миром править, в узкой ограниченности их однообразия.

В Италии, где он только что побывал, море мягко плещется о берега, теплое и ласковое. А в Голландии в его хищных седовато-сизых бурунах выкупаешься разве только "в обнимку с самоваром", как ловко выразился Кржижановский, тоже прибывший на конференцию.

Недаром с редких пловцов не сводят глаз дюжие молодцы из спасательной команды в брезентовых бушлатах и в широченных прорезиненных шароварах.

Природа разная, а правители будто сшиты по одной мерке. Они, так же как итальянцы, поместили советских делегатов в роскошной гостинице и окружили плотным кордоном полицейских и шпиков.

Караулят. Следят. Бдят.

В общем не фешенебельный отель «Схъэвенниген», а "Советская тюрьма", как его окрестил тот же Кржижановский.

И представители западных держав ведут себя так же, как в Генуе. Хотя там были политики, а тут дельцы, Физиономии разные, а нутро одно — империалистическое.

И линия поведения тоже одна. Требуют возврата всей иностранной собственности. Иначе никаких кредитов.

В общем катят конференцию под относ. Несмотря на терпимость и разумные уступки советских делегатов.

Какова же отсюда мораль?

Раз они перекрывают путь к многосторонним соглашениям, мы пойдем по пути соглашений двухсторонних.

"Гаага с математической верностью доказала необходимость сепаратных соглашений с отдельными странами или наиболее влиятельными капиталистическими группами".

К такому выводу пришел Красин, вернувшись из Голландии.

На это он ориентировал и Наркомвнешторг.

Его делами, приехав в Москву и осев в ней, наконец, более или менее надолго, он занялся теперь вплотную, непосредственно, неотрьвно.

После отсутствия — долгого ли, краткого — вид родных мест радует.

Воистину, Когда ж постранствуешь, воротишься домой, И дым отечества нам сладок и приятен!

Он радовался. Всему, что еще смолоду было таким близким и таким знакомым. Зубчатой узорчатости стен Кремля, путаной неразберихе кривых переулков Замоскворечья, что там, внизу, зеленеет садами и садиками полусонных дворов, золотистому сиянию могучего купола Христа Спасителя.

Он радовался Москве.

А еще больше ее преображению, неслыханному и невероятному.

Город переменился. Будто в сказке. Совсем недавно еще полумертвый, он бурлил теперь жизнью.

По узкой Мясницкой бежал широкий поток извозчиков, автомобилей, черных — казенных — и опоясанных желтой полосой, с надписью «прокат» — частных.

Кузнецкий мост сверкал зеркальными стеклами витрин, золотом и серебром новеньких вывесок:

"Парикмахер Поль",