Иван Стаднюк - Исповедь сталиниста

Это был тяжкий и болезненный урок мне на всю жизнь.

А нужда заставляла искать заработки. В школе я числился хорошо успевающим учеником, особенно по гуманитарным предметам, и вскоре мне доверили одновременно с учебой преподавать на курсах трактористов при Тупичевской МТС русский язык. Не могу без улыбки вспоминать уроки, даваемые мной парням и девушкам с начальным образованием, которые не были сильны даже в украинской грамматике, как я — в русской. Непродолжительное время был инструктором районо по ликвидации неграмотности.

Будучи комсомольцем, числился в райкоме комсомола активным агитатором, особенно еще в период обсуждения первого Избирательного закона и первой Конституции СССР. А потом неожиданно привлек к себе внимание тем, что из Москвы наконец пришел в райвоенкомат ответ на мое письмо И. В. Сталину. В нем без всяких мотивировок указывалось, что мне открыты дороги в любое, по моему выбору, военное училище И тут я попал в затруднительное положение: райвоенком майор Гавриленко требовал немедленно выбирать училище, получать проездные документы и убывать из Тупичева. А меня глодала мысль о том, что ведь совсем немного осталось времени до окончания десятилетки и получения «аттестата зрелости». Да и родилась новая мечта — стать журналистом. Более того, редакция тупичевской районной газеты «Сталiнський шлях», в которой в летние каникулы после девятого и после десятого классов работал я литсотрудником (писал заметки, репортажи, фельетоны), рекомендовала меня для поступления в Украинский Коммунистический институт журналистики (город Харьков)… Вопреки настояниям райвоенкома я после окончания десятилетки сбежал в Харьков. Выдержав там нелегкие конкурсные экзамены, был принят в институт.

В мае 1939 года, еще учеником десятого класса, меня, как активного комсомольца, приняли (кстати, вместе с Виктором Романенко) кандидатом в члены КПСС, а через год, уже курсанта Смоленского военно-политического училища, — в члены КПСС. Виктор Андреевич Романенко погиб в боях под Харьковом в 1943 году.

Из института журналистики осенью 1939 года я был призван в армию. Окончил ускоренный курс сержантской школы 19-го запасного артиллерийского полка в городе Калинине, около двух недель командовал семидесятишестимиллиметровым орудием на финском фронте, а затем был откомандирован в Смоленское военно-политическое училище, которое окончил в конце мая 1941 года. Будучи курсантом училища, опубликовал в смоленской областной газете «Рабочий путь» свои первые рассказы, которые прошли через добрые руки поэта Николая Грибачева, руководившего училищным литературным кружком, и поэта Николая Рыленкова — заведующего литературным отделом. Это обстоятельство сыграло в моей судьбе очень важную роль. Начинающий поэт Евгений Панков и я были приглашены на совещание молодых красноармейских писателей Западного особого военного округа. Повез нас из Смоленска в Минск Николай Грибачев. Никогда не забыть этих предвоенных дней 7 и 8 мая 1941 года.

…Зал окружного Дома командиров. В президиуме — Якуб Колас, Янка Купала, Кондрат Крапива и другие выдающиеся деятели литературы Белоруссии, представители командования, а в зале — красноармейцы, курсанты полковых школ и военных училищ, сержанты, молодые командиры и политработники. Все они сделали первые робкие шаги на трудной стезе прозы, поэзии или драматургии — начинающие красноармейские писатели. Правду сказать, слово «писатель» для большинства из нас было определением довольно условным, ибо я, например, или известный, ныне уже покойный, военный прозаик Геннадий Семенихин, тогда замполитрука, к тому времени напечатали всего лишь по нескольку рассказов. Однако совещание было для нас огромнейшим событием, ибо с высокой трибуны мы услышали оценку своих первых произведений, услышали наставления мастеров белорусской литературы… Никто из нас, участников этого совещания, не ведал тогда, что стоим мы на пороге великих и тяжких испытаний и что не скоро постигнутое здесь станет нашим творческим подспорьем. Большинству вообще не пришлось больше браться за перо…

И вот 30 мая 1941 года нам присвоили воинские звания «младших политруков» и разослали по разным военным округам. Я попал в Особый Западный. Приехал в Минск, где в отделе кадров политуправления округа меня уже ждал пакет с назначением в воинскую часть. Взглянув на название должности, на которую определен, я не поверил своим глазам: «политрук противотанковой батареи». Счастью моему не было предела: ведь в прошлом я артиллерист, командир орудийного расчета! Уходил из отдела кадров, не чуя под собой ног… И вдруг, когда буквально летел по коридору, из кабинета вышел батальонный комиссар в кавалерийской форме. Я узнал в нем инструктора по печати политуправления округа Матвея Крючкина, с которым совсем недавно познакомился на писательском совещании (после войны с поэтом Матвеем Абрамовичем Крючкиным мы многие годы сотрудничали в комиссии по военно-художественной литературе Союза писателей СССР). Осведомившись о причине моей радости, батальонный комиссар Крючкин почти силой отнял у меня пакет с предписанием и безапелляционно изрек: «В округе голод на журналистов! Поедешь секретарем дивизионной газеты!..»

Трудно было мне расставаться с заветной мечтой..! И вот грянула война. Наступили дни тяжелейших испытаний. Реальность оказалась весьма далекой от картин, которые недавно рисовало мое восторженное воображение. Но в этой жуткой реальности образ комиссара и политрука нисколько не лишился созданного воображением восхищающего ореола. Более того, юношеская фантазия оказалась беднее всего происходившего.

Я глубоко убежден, что еще не оценена по достоинству та грандиозная роль, которую сыграли политработники в начальный период Великой Отечественной войны, особенно политработники старшего звена — комиссары. Являясь участником трагических событий, которые разыгрались в июне 1941 года западнее Минска, я вынес оттуда такое ощущение, что, не будь с нами комиссаров, все обернулось бы во сто крат трагичнее. При этом нисколько не хочу умалять роль командиров, которым в кромешной неразберихе и кровавой сумятице хватало работы по выяснению непрерывно меняющейся обстановки и организации отпора врагу. Однако, поскольку уже в первые дни немалая часть наших войск оказалась разобщенной, очень важно было, как выяснилось, видеть впереди контратакующих цепей не только политруков рот, а комиссаров батальонов и полков. Понимая, что главная задача — задержать врага, замедлить темпы его наступления на восток, они останавливали людей и спокойно, но с определенной категоричностью приказывали (даже командирам) развертываться в боевые порядки вправо и влево от магистралей и окапываться. При этом сами оставались тут до конца, продолжали наращивать силы, помогали командирам приводить людей в боевое состояние.