Владимир Логинов - Тени Сталина

— Вот как работали!

— Да. Так работали. Это в сорок третьем году. Вы Лаврентия об этом спросите. Он много лет работал со Шверником, а также с Косыгиным, Кагановичем, Малышевым. Вся документация по эвакуации прошла через его руки.

— А после возвращения из молдавской ссылки вы вернулись к Швернику?

— Нет. Я просто пошел к Швернику на квартиру. Жена его меня приняла. Посоветовала: «Сейчас время такое, лучше сюда не перебираться, пока будь лучше там, в тени». Я послушал ее и не стал хорохориться. Это июнь месяц был. В конце года я уже написал, и меня перевели сюда опять, в Управление охраны, и потом на пенсию…

— Дали полковника?

— Нет, кто тогда думал об этом? Тогда такое творилось. Тогда Серов был, я к нему не обращался… Я знал, что надо кончать с такой работой. Раз Сталина нет, что мне там делать, кого охранять? Я вижу, что идет антисталинская линия, по портретам было видно и по некоторым выражениям. Даже если бы меня поставили начальником охраны, я не пошел бы. Подставлять свою грудь кому-то, за кого-то — я не хотел. Раньше я знал, за что боролся, за что я был готов в любую минуту жизнь отдать, а так…

Шверника я видел ежедневно во сне двадцать пять лет. Ежедневно во сне! И сейчас вижу, как я уже говорил, в неделю раза два. Вот клянусь детьми, внуками! Два раза в неделю я его во сне вижу обязательно. И охраняю. Все охраняю! Власик мне однажды сказал: «Бичиго, я только оденусь, только сяду завтракать, все думаю, хоть бы скорей пришла ночь». — «Почему?» — «Я Сталина во сне увижу!» Вот так были преданы люди…

— А кто по национальности был Шверник?

— Русский. Фамилия его Шверников, знаете, псевдонимы… «ов» отпало, и получилось «Шверник». Жена его украинка была. Мария Федоровна. Бывший партийный работник. У нее кличка была Маруся Белая. На кладбище она под этим именем лежит. Властная женщина. Калинина однажды отчитала… На каком-то приеме…

— После Крымской конференции Сталин вызывает моего отца и говорит: «Саша, я хочу тебе поручить большое дело. Когда Рузвельт здесь был, он в разговоре мне обещал, что после победы приедет к нам отдыхать. Я хочу подготовить все условия для того, чтобы у него был выбор. Поэтому создадим Управление госдач при Главном управлении охраны, ты пойдешь туда управляющим. Туда вой дут Ливадийский дворец, Юсуповский и все, что тебе понравится в Крыму. Надо дать возможность выбора Рузвельту. Вот он пожелает выехать из Ливадийского дворца куда-нибудь, но поскольку он больной и ему трудно передвигаться, нужны промежуточные станции, где он мог бы остановиться на несколько часов или на день-два». Сталин дал отцу такое указание. Отец поехал. Создалось управление, все это делалось под видом того, что готовится дача для отдыха Сталина. О подлинных причинах никто не должен был знать. Сталин сознательно шел на это.

— Рузвельт был очень жесткий человек…

— Да, очень жесткий… Ну, у Сталина с ним сложились хорошие отношения, правда, у них были кое-какие размолвки, насчет сепаратных переговоров американцев, Даллеса, с немцами…

— Георгий Александрович, вы встречались и находились рядом с Черчиллем, какое он производил впечатление как человек?

— Крепкий мужик был, крепкий… Когда смотрел на вас, такое ощущение было, что он вас пронизывает взглядом, всю вашу душу видит. Причем он так нет-нет и задержит взгляд на человеке. Но когда о Гитлере заговорил, так ударил по столу, что показалось, этот стол развалится. Аж пена у него изо рта шла… Это — фигура…

— А когда ездили туда со Шверником, вас как представляли?

— Как секретаря… Второй раз тоже мы ездили, в сентябре—октябре 1943 года в Англию. Но уже совсем другая миссия была. Нашу делегацию пригласили на конференцию лейбористской партии, которая ежегодно в конце сентября — начале октября проходила. В одном дачном месте она проводилась. Тогда с нами уже не возились, потому что задача была не такая серьезная, как в первый раз. Принимали нас Черчилль, Идеи (министр иностранных дел, потом премьер-министр). И меня как раз (они заранее заготавливают визитки, где кому сидеть) усадили рядом с женой Идена…

— А вы под какой фамилией ездили?

— Эгнаташвили… И она меня спросила: «А какая ваша профессия?» Я говорю: «Шофер…» Потом принимал нас председатель Союза портовых и транспортных рабочих… Летели мы через Тегеран, Каир, Гибралтар. В гостях были у английского посла в Каире. Посол поляк почему-то был. Отношений у нас с Египтом не было, нас принимал английский посол, и вечером он пригласил Николая Михайловича поужинать в ресторане на лоне природы. Николай Михайлович взял меня, мы сидели втроем. Посол сказал: «После войны Сталин даст приказ, и вся военная промышленность перейдет на гражданскую, а нам достанется очень туго… Это связано с большими трудностями…»

— Георгий Александрович, недавно прошла вторая волна грязи, в шестидесятых — первая, а сейчас океан захлестнул, все вываляли в грязи… И основные обвинения направлены против Сталина — он все знал, это с его санкции арестовывали, и так далее. То есть он одного арестовывал, снимал, другого назначал. Ягода, Енукидзе, Ежов, Берия и т. д. Ваш взгляд на то, что же все-таки происходило? То, что аресты были, — факт. Но что это было?

— Было то, что… несомненно, были слухи, которые были направлены против Сталина. Хотели его отстранить. По поводу Тухачевского я не сомневаюсь ни минуты… Он работал в Германии, в Генеральном штабе, и там, видимо, его раскусили…

Случай помню… Я учился на военном факультете, к нам вдруг… генерал, или комиссар, или как там, Никитин, собирает нас… говорит об этих арестованных, вот они такие-то предатели… В это время подошла «эмка», оттуда вышли чекисты и его арестовали. Его самого. На глазах у нас. Вот такая волна была. Видимо, военные все это готовили…

— Насколько я понимаю, в сталинском окружении постоянно шла борьба за власть. Кто займет какие посты поближе к Сталину, приблизится. И немудрено, что и его свалили…

— Конечно, в «Правде» было сообщение… насчет Тухачевского. Тухачевский согласился, что заговор был против Ворошилова, не против Сталина, а против Ворошилова. Я вас спрашиваю: если против Ворошилова шел заговор и его, Сталина, хотели лишить основной силы — армии, что оставалось для того, чтобы снять Сталина? Ничего! То есть заговор против Ворошилова был заговором против Сталина. Бесспорно, это была направленная борьба… Куда все эти нити шли, конечно, трудно сказать, но не исключено, что заговор был слишком обширный, даже больше, чем мы можем сегодня знать. Борьба шла… И еще… Когда говорят о необоснованных репрессиях, достаточно хотя бы сказать, что во всех отдельных случаях Сталин не может быть ответствен. Вот меня арестовали, но нашелся человек, который пришел и прямо сказал: «Если есть малейшая вина, малейшее выражение недоверия, нелюбви или что-то, я готов вместе с ним отдать жизнь». Сталин меня тут же освободил. У Колыванова есть в воспоминаниях, когда он пришел к Сталину и сказал, что такой-то невинный летчик сидит в Сибири и он за него ручается головой. Сталин отдает распоряжение, и буквально через несколько дней этот человек поступил в распоряжение Колыванова. То есть когда находились заступники, когда он чувствовал, что этот человек действительно обижен несправедливо, он принимал меры… Но за всех так нельзя…