Владимир Логинов - Тени Сталина

Две пары суровых глаз пригвоздили меня к стулу. Никогда я не давал подобных клятв. Но раз старик этого хотел — я дал ему слово мужчины. Он облегченно вздохнул и пригубил рюмку. Лаврентий Иванович неожиданно расцвел.

— Давай, Бичиго, вспоминай. А то память наша уже ни к черту, — обнял он старого товарища. — Мы же с тобой больше пятидесяти лет друзья.

— Да… Мы буквально перед вашим приходом телевизор с Лаврентием смотрели. Там какой-то журналист заявляет, что победа над путчем не менее грандиозна, чем победа советского народа в Великой Отечественной войне. Мы даже телевизор выключили. Как это можно превратиться в такую проститутку, чтобы ляпнуть такую чушь?! Ведь любой день, любой час Великой Отечественной войны грандиознее этого опереточного путча! Что наделала эта шпана! Нас превратили в несчастную страну, нищую и холуйскую… Такое беспредельное самоунижение и раболепство, что, поверьте мне, жить не хочется. Что стало с великим народом… — горько посетовал он. — Эх, был бы жив Сталин!..

— Последнее время как-то перестали активно говорить о Сталине в печати. Ничего существенного. Может быть, у вас в Грузии появились интересные публикации? — У нас на родине мало объективных материалов о нем. Да и, откровенно говоря, я там мало читаю. Ведь сейчас в Грузии такое творится, чего я и в мыслях не допускал, что грузины на такое способны. Все-таки грузины испокон веков терпимо относились к людям других национальностей. А теперь эти звиадисты… Они совсем с ума сошли…

— Конечно, Сталин никогда бы не допустил такого братоубийства. Уж кто-кто, а Иосиф Виссарионович блестяще знал психологию людей самых разных национальностей. Вспомним хотя бы сорок первый. Сразу после фашистского вторжения он приказал открыть церкви, грянула из репродукторов песня: «…народная, священная война…»

— В конце декабря 1941 — начале 1942 года я был в Англии. И как раз в это время в Москве Сталин принял главу Русской Православной Церкви. Так вы не можете себе представить реакцию англичан на это событие! Это трудно передать. Вдруг Сталин принимает Патриарха! И если кто-то в Англии и относился с недоверием к СССР, все тут же повернулись к нам лицом. Конечно, все это надо было делать и все использовать. Возьмите хотя бы эвакуацию Московского зоопарка. Слона! Надо же было догадаться! В такую тяжелую минуту, когда вся страна только и думает о том, удержимся ли мы еще месяц или хотя бы неделю, Сталин вдруг эвакуирует слона! И в эти же дни собирает автоконструкторов и обсуждает с ними проект конструкции нового комфортабельного легкового автомобиля! Значит, государство не думает о смерти, а намеревается выжить и победить! Ваши слова мне вдруг напомнили эти эпизоды: и реакцию в Англии на прием Патриарха, и слона, и собрание конструкторов… Можно ненавидеть человека — и самого большого и самого великого, — но нельзя не быть объективным…

— А что вы делали в Англии в декабре сорок первого?

— Я был в составе делегации советских профсоюзов в качестве секретаря Николая Михайловича Шверника. Нас принимал Черчилль, у меня даже фотография есть, где мы сидим с ним за одним столом. — Георгий Александрович достал из папки большой плотный фотоотпечаток и положил передо мной. — Случай, который я вам сейчас расскажу, говорит об огромном международном авторитете Сталина. А дело было так. Сталин обращается к Черчиллю: «Слушай, вооружение и боеприпасы, которые ты мне обещал, почему не присылаешь?» А Черчилль отвечает: «Как я могу тебе это прислать, когда у меня несколько военных заводов бастует: троцкисты себе политический капитал делают!» Сталин: «Слушай, я тебе помогу, твои рабочие будут работать». А четырнадцатого декабря к нам как раз приехал министр иностранных дел Великобритании Антони Идеи. Он отметился в верхах, побывал на фронте, прояснил ситуацию: выдюжим ли мы с немцами и не попадет ли английское оружие при его отправке в СССР Германии? Я в тот день был со Шверником в Совете Народных Комиссаров. Он там по совместительству заместителем Председателя Совнаркома работал. Вот Лаврентий помогал ему готовить документы, Николай Михайлович их проверял, визировал и отправлял на подпись Сталину. В тот день Сталин вызвал Шверника и сказал: «Собирай делегацию и поедешь в Англию вместе с Иденом на его военном корабле, что стоит в Мурманске. Только, Шверник, ты там не вздумай за коммунизм агитировать!» И вот двадцать второго декабря Антони Идеи выехал спецпоездом из Москвы в Мурманск. Вместе с ним Шверник со своей делегацией. Нас было тринадцать человек, включая двух женщин: секретаря ВЦСПС Николаеву и председателя ЦК профсоюзов текстильщиков Малькову. Но в Мурманске вышел казус. Англичане вдруг заявили, что Николаеву и Малькову не возьмут, потому что у них есть положение, согласно которому женщины не могут ступить ногой на военный корабль. Спас ситуацию Иван Михайлович Майский, наш посол в Лондоне. Он предъявил английским властям следующий факт: на один из военных крейсеров взошла на борт особа королевской семьи, чтобы поприветствовать матросов. Таким образом, он поставил вопрос ребром: почему английским женщинам можно находиться на военных кораблях, а нашим нельзя?! Что это, дискриминация?! Англичанам деваться было некуда, и мы поехали…

Прибыв в Лондон, мы целый месяц разъезжали по заводам Англии, изготовлявшим вооружение. Куда бы мы ни приехали, картина была одна: на территории завода, в парке или на улице сооружалась маленькая трибуна и на нее взбирался Шверник. Он говорил не более десяти—пятнадцати минут, его речь сводилась к следующему: товарищ Сталин просил передать британскому рабочему классу несколько слов… если вы не хотите быть рабами Гитлера, помогите вооружением и боеприпасами советским людям, а свои экономические и политические требования предъявите тогда, когда окончится война. И, вы знаете, я был свидетелем чуда. После митинга, который продолжался не более тридцати минут, рабочие поворачивались к нам спиной, шли в цеха и начинали работать. Вот какой был авторитет у Сталина! Все это происходило на моих глазах, потому что я ни на шаг не отходил от Шверника.

— А ты расскажи, Бичиго, про того старика, который приехал в Москву по вызову Сталина и сказал ему: «Я тебя выпорю!» — попросил Лаврентий Иванович своего приятеля.

Георгий Александрович засмеялся. Отхлебнул чаю, вытер усы и стал вспоминать:

— Это было в сороковом году. А история с этим стариком началась еще осенью тридцать девятого. Где-то в октябре месяце отец поехал к Сталину ужинать. Обычно он с ним раз в два-три месяца ужинал. Каждый раз, когда он возвращался домой после такого ужина, он сообщал нам, что был у Сталина. И я ни разу не помню, чтобы он вернулся домой нетрезвым.