Дарья Леонова - Воспоминания артистки императорских театров Д.М. Леоновой

Из переезда моего от Кяхты до Нерчинска в моей памяти остался один случай: перед Нерчинском есть громадные горы. Проезжая через них, меня чуть было не постигло большое несчастие: тарантас, запряженный четверкой лошадей, тащился на самую крутую из этих гор, кажется седьмую. Была ночь. Вдруг, ямщик соскакивает с козел, заметив, что лошади пятятся назад. Читатель, конечно, знает, какая угрожает опасность, когда лошади не могут сдержать экипаж в гору; бывали примеры, что и лошади и тарантас летели в таком случае кувырком с горы. Предвидя опасность, я вскакиваю со своего места, хватаю возжи, неистово кричу (вот тут мой голос пригодился), беру немного вправо, потом влево; лошади напрягают все силы, втаскивают экипаж на веринину горы и останавливаются. Подходит ямщик и говорит: «Вот так барыня, спасла себя и лошадей!» Когда приходилось мне рассказывать кому-нибудь об этом случае, то все говорили, что не поступи я так энергично, со мною могло бы произойти большое несчастие.

В Нерчинске существовало отделение Музыкального Общества под покровительством известного Бутина, любителя искусств и литературы. Он же предложил мне по приезде моем в Нерчинск помещение у себя. Признаюсь, что когда я взошла в квартиру, назначенную мне, то испытала ощущение, которое уже давно не приходилось испытывать. Мне отданы были две роскошно меблированные комнаты с балконом в сад, который мог сравниться только с самыми замечательными садами Европы. Весь в цветах, растения теплого климата, даже тропические, как, например, лавр, потом кедры, лиственницы; одним словом собрание европейских и азиатских растений. Здесь я оставалась две недели, и дала четыре концерта. В маленькой консерватории Бутина оркестр был настолько хорош, что мог мне аккомпанировать всю сцену из «Жизни за царя», также из «Рогнеды» и «Пророка». Нельзя передать всего восторга, который пришелся на мою долю в Нерчинске, потому что публика услыхала пение мое под аккомпанемент оркестра. Впечатление было такое, что мой портрет повесили на вечные времена в залах Музыкального Общества, а от оркестра мне был поднесен венок и фотография всего оркестра, собственно для меня сделанная. Такая же группа поднесена была мне в Екатеринбурге от оркестра. Обе эти группы хранятся у меня, как приятное воспоминание.

Г.Бутину желательно было оказать мне особое внимание, и он предложил мне поехать на его золотые прииски, что было также весьма интересно. Поездка эта запечатлелась глубоко в моей памяти. Езды было часов двенадцать, дорога, можно сказать, непроходимая. Громадный лес из разнообразных видов деревьев, местами повалившихся с торчащими корнями и переломанными ветвями, а рядом с ними свежие молоденькие лиственницы и сосны с нежной зеленью. Местность гористая с крутыми обрывами и узкими ложбинками, изрытыми ручьями. Этот лес не может не остаться в памяти того, кто раз его видел, и он должен восхитить всякого, несмотря на свою дикость.

Наконец, показался роскошный домик в этой страшной глуши. Подъезжаем, перед глазами открывается прекрасная площадь, покрытая всевозможными машинами. Входим в дом, где уже все было приготовлено к нашей встрече, — обстановка и удобства заставляли забывать, что мы находимся в тайге. На другой день пошли осматривать рудники, где добывается золото. При мне как раз был сделан опыт: громадная машина подняла массу земли, из которой внизу получилось небольшое количество чего-то, оказавшегося кусочками чистого золота. В числе этих кусочков попался на этот раз один, в виде брелока, который и был мне поднесен.

Я прогостила здесь четыре или пять дней. Время шло незаметно: придумывались всевозможные прогулки с обедами и завтраками, в окрестностях прииска.

Возвратившись с прииска в Нерчинск, я начала собираться на Амур. Тарантас, в котором я приехала, был куплен Бутиным. Но я доехала в этом тарантасе до Амура, а потом уже он возвращен был владельцу. Я не могла нарадоваться, что расстаюсь с тарантасом и сажусь на пароход; но радость эта продолжалась недолго. Тотчас же пошли рассказы об опасностях, потому что пароходы здесь очень стары и так непрочны, что дно их называется тюлевым от множества заплаток, которые приходится часто делать, потому что беспрестанно попадаются подводные камни, пробивающие дно парохода.

Общество пароходства так было внимательно ко мне, что поднесло бесплатные билеты на весь путь.

Пароход отвалил и глазам нашим представился великолепный вид: берега высоты необычайной; горы с зубчатыми вершинами, покрытые роскошной зеленью. Одним словом картина красоты и дикости невообразимой.

Скоро я познакомилась с обществом, находившимся на пароходе, и между прочим с ехавшим с нами губернатором города Благовещенска. Он спросил меня намерена ли я остановиться в Благовещенске. Я отвечала, что билеты мне выданы прямо до Николаевска и потому трудно будет это сделать. Он заметил, что проехать Благовещенск будет просто грех.

— Дайте мне согласие, — сказал он, — и я устрою все.

Он предложил мне свою залу, послал телеграмму, чтобы приготовили для концерта все, что было нужно. Пароход приходит в Благовещенск в четыре часа по полудни и стоит до часа ночи, так что я успела дать концерт. Одевшись на пароходе, я отправилась прямо петь. Очистилось мне 600 рублей. Концерт кончился в 11 часов, после чего губернатор угостил меня ужином, и я успела вернуться на пароход вовремя, чтобы продолжать свой путь.

Следующая станция была Хабаровка. Хотя местечко это в роде деревни, но там живет много служащих, которые просили меня дать концерт. Я остановилась у известного меховщика Плюснина, который поднес мне в концерте сорок соболей.

Из Хабаровки я направила свой путь в Николаевск. Там особенно обрадовались мне моряки, которые знали меня по Кронштадту. Заранее еще отведена была мне квартира в одном семействе. Тут я чувствовала себя так, как будто приехала в родное место. Я дала четыре концерта, сопровождавшиеся всевозможными овациями. Мне опять поднесли соболей и восторги были так сильны, что губернатор сказал мне:

— Рассказывайте, матушка Дарья Михайловна, как мы вас здесь чествуем!

Так как это был почти предел путешествию моему по Сибири, и туалет мой, от многочисленных концертов, значительно уже поблек, то опытные люди посоветовали мне сделать аукцион. Нечего говорить, какую цену давали за крупные вещи, лишь бы иметь что-нибудь от меня; для примера скажу, что цветок, за который было назначено 50 коп., доходил до десяти рублей.

Мне хотелось переехать в Японию прямо из Николаевска, но моряки досоветовали, чтобы я села на морской пароход из Владивостока, так как настоящих рейсов отсюда не было и меня могли завести в Камчатку. Поэтому я из Николаевска вернулась на Хабаровку, где меня упросили дать еще два концерта. Отсюда пароход по Уссури отходит несколько раз в неделю.