Святослав Рыбас - Сталин

Забыли, что кавалерийские наскоки, необходимые и полезные для решения задач военного характера, непригодны и пагубны при решении задач колхозного строительства, организуемого к тому же в союзе с середняком» 207.

Однако в статье были и совсем новые предложения экономического характера: освобождался на два года от налогов весь скот как колхозный, так и частный, принадлежащий колхозникам, были отсрочены платежи по кредитам и прощены все штрафы и судебные взыскания, наложенные до 1 апреля, колхозам открывались новые кредиты.

«Разве не ясно, что крестьяне допускают ошибки, уходя из колхозов?». — задавал Сталин риторический вопрос. Поворота назад уже не было.

Положение Сталина усложнялось целым рядом других процессов, идущих в это же время.

Кроме индустриализации перед ним стояли следующие проблемы: необходимость сохранения существующего уровня экспортных поставок зерна, нефти, леса, льна и т. д. для получения средств на покупку оборудования; смена элит и чистка в армии, различные попытки заговоров в армейской и партийной среде; военные угрозы со стороны Франции и Польши; по-прежнему существующее «теневое правительство» правых, усиливающее свой потенциал по мере роста сложностей для Кремля; увеличивающиеся сомнения среди представителей «второго ряда» сталинского руководства; недостаток профессионалов и еще многое другое, включая бедность страны, ее суровый климат и традиционный локализм в мироощущении большинства населения.

В воздухе висела тревога, будущее было туманно. Поэтому не случайны начавшиеся в 1930 году следственные дела против военных специалистов, объединенные в единое дело «Весна», по которому были осуждены около трех тысяч бывших офицеров императорской армии. В известном смысле «Весна» была продолжением Шахтинского дела и, беря еще шире, — следствием отказа от НЭПа и перехода к форсированной модернизации.

Именно в 1930 году Сталин опасался нападения Франции и Англии на СССР.

Что касается научных кругов, то с октября 1929 года начались аресты в академической среде, было арестовано более 100 человек, в том числе академики Е. В. Тарле, С. Ф. Платонов, М. К. Любаевский, Н. П. Лихачев. В академии хранились важные исторические документы (например, акт об отречении Николая II), которые академики не спешили передавать в советские архивы по причине «непрочности соввласти». Интеллектуалы ожидали скорого падения режима и в преддверии этого обсуждали перспективы страны.

Бесспорно, эта пассивная оппозиционность авторитетных ученых в случае войны могла стать почвой для объединения политически более активных сил и могла выдвинуть приемлемых для большинства лидеров.

По приговору 8 августа 1931 года академики получили «мягкое» наказание — по пять лет ссылки, но их подельников-офицеров, участников обсуждений российских проблем, наказали жестоко: шестеро были расстреляны.

Двадцать шестого января 1930 года в Париже сотрудниками и агентами ОГПУ, среди которых были французские коммунисты и белогвардейцы, был похищен председатель Русского общевоинского союза генерал Кутепов. Он считал, что «психологическая обстановка в России гораздо лучше, чем в годы Гражданской войны», и видел в РОВСе ядро руководства «клокотавшими массами крестьянства».

Чекисты планировали переправить Кутепова в Москву и использовать для борьбы с внутренней оппозицией. Однако генерал оказал похитителям сильное сопротивление и был убит ударом ножа в автомобиле, после чего его тело было вывезено в пригород Парижа и растворено в ванне с кислотой (по другой версии, забетонировано в гараже). Возглавлял операцию резидент ОГПУ Яков Серебрянский.

Здесь снова появляется Тухачевский, которого чекисты в контрразведывательной операции «Трест» выставляли перед руководством РОВСа как готового на военный переворот «красного Наполеона». Но на сей раз Тухачевский становился, похоже, реальным противником.

Шестнадцатого декабря 1929 года он выступил на заседании военной секции при Коммунистической академии с докладом «О характере современных войн в свете решений 6-го конгресса Коминтерна». Его главная мысль: «грандиозные войны, пока большая часть света не станет социалистической, неизбежны», что надо вести подготовку к ним согласно политике индустриализации. К идее «революции извне» прибавилась идея «войны моторов».

Одиннадцатого января 1930 года Тухачевский направил на имя Ворошилова докладную записку, в которой изложил программу и план модернизации армии с учетом стратегических задач и геополитического положения страны. Основываясь на возможностях военной промышленности, «сдвигах, происшедших в деревне» и росте различных родов войск, он говорил о «новых формах оперативного искусства». Картина представлялась воистину грандиозной: в связи с увеличением танков и авиации генеральные сражения могут вестись одновременным ударом 150 дивизий на фронте в 450 километров и в глубину на 100–200 километров с применением танковых и авиационных десантов.

К концу пятилетки предлагалось иметь в составе Красной армии 260 стрелковых и кавалерийских дивизий, 50 дивизий резерва, тяжелую артиллерию и минометы, 40 тысяч самолетов и 50 тысяч танков, 225 пулеметных батальонов.

Тухачевский также предлагал перестроить всю промышленность, как бы мы сказали сейчас, на выпуск продукции «двойного назначения». «Способность страны, — писал он, — к быстрой мобилизации всех промышленных экономических ресурсов является одним из крупнейших показателей ее военной мощи».

Предложения Тухачевского в итоге легли в основу промышленной политики СССР, однако тогда они натолкнулись на возражения начальника Штаба РККА Шапошникова, который относился к генерации «генштабистов», конкурирующей с «революционными генералами».

Шапошников представил доклад Тухачевского как радикальный. Ворошилов с ним согласился. В результате Сталин получил предложения Тухачевского с измененными цифрами. Его реакция была отрицательной:

«23 марта 1930 года

Сов. секретно.

Тов. Ворошилову.

Получил оба документа, и объяснительную записку т. Тухачевского, и „соображения“ Штаба. Ты знаешь, что я очень уважаю т. Тухачевского, как необычайно способного товарища. Но я не ожидал, что марксист, который не должен отрываться от почвы, может отстаивать такой, оторванный от почвы фантастический „план“. В его „плане“ нет главного, т. е. нет учета реальных возможностей хозяйственного, финансового, культурного порядка. Этот „план“ нарушает в корне всякую мыслимую и допустимую пропорцию между армией, как частью страны, и страной, как целым, с ее лимитами хозяйственного и культурного порядка. „План“ сбивается на точку зрения „чисто военных“ людей, нередко забывающих о том, что армия является производным от хозяйственного и культурного состояния страны.