Ханс-Отто Майснер - Дело Зорге

Люди у пеленгаторов сидели в постоянной готовности. Три смены радистов круглые сутки непрерывно прослушивали эфир. С давних пор над империей летели радиограммы, происхождение которых оставалось загадкой. Это случалось, правда, очень редко, но тем не менее было ясно, что передают их из Японии.

Полковник Одзаки тревожился, так как понимал, что имеет дело с умным противником. Радиограммы были настолько короткими, что ни стационарные, ни подвижные пеленгаторы не успевали засечь передатчик, месторасположение которого, казалось, меняется каждый раз.

Уже несколько недель начальник контрразведки держал наготове своих лучших специалистов.

— Если наш противник так умело скрывается, — поучил он подчиненных, — значит, он осторожен и поэтоту вдвойне опасен. Япония стоит на пороге больших решений. И прежде чем они будут приняты, тайный передатчик должен умолкнуть навсегда. Две или три недели в эфире было тихо, но бдительность контрразведки не ослабевала. Усилились поиски на других диапазонах.

И вот он снова появился! Вскоре после рассвета, когда люди, работавшие ночью, готовились сдать смену, передатчик вышел в эфир на своей прежней волне.

Но на этот раз все было готово, и контрразведчики не потеряли ни секунды. Раздались звонки тревоги. Пеленгаторные автомобили, завывая сиренами, выскочили из гаражей. В течение пяти секунд было извещено командование военно-морских сил, и сразу же антенны пеленгаторов флота уставились в сторону суши.

И именно в этот миг передатчик замолк. Тем не менее контрразведчикам удалось определить направление, откуда велась передача. Враг притаился в районе полуострова Идзу, примерно в ста десяти километрах юго-восточнее Токио.

— Местность там не очень населенная. Имеется всего одна дорога, идущая вдоль побережья, — объяснял Одзаки своим людям. — Надо обыскать каждый дом у этой дороги. Опросить всех людей, живущих на отлете. В пустынной местности чужой человек бросается в глаза.

Приказы были немедленно отданы, но полковник Одзаки не верил в быстрый успех. Его противники до сих пор вели себя умно. Почему же сегодня они должны ошибиться и попасться на глаза людям в этой пустынной местности?!

— Напасть бы на след, — говорил спустя некоторое время Одзаки барону Номуре, начальнику отдела иностранных флотов в главном военно-морском штабе, — на какой-нибудь след, или, на худой конец, зацепиться бы за подозрительный факт…

Моряк улыбнулся.

— Меня бы удивило, Одзаки-сан, если бы у вас такого факта не оказалось.

Полковник смотрел через окно на пустынный двор.

— Я не даю волю неясным предположениям, — сказал он, — я не допущу, чтобы они сбили меня с толку.

Он помедлил немного и затем добавил:

— Это правда, я надеялся, да и сейчас надеюсь, что ваша дочь сможет найти ниточку, с которой связаны мои пока еще слабые догадки.

— Сожалею, — вежливо сказал капитан 1-го ранга, — что неспособность моей дочери причиняет вам такие неприятности.

— Дочь из столь высокого дома, как ваш, — так же вежливо возразил Одзаки, — уже оказала мне большую помощь в моих жалких усилиях. Кроме нее, у меня нет никого, кто бы мог общаться с чиновниками из германского посольства на равной с ними ноге. Вы же знаете, как связаны у меня руки из-за этого несчастного дипломатического иммунитета. Я уже подумывал, нельзя ли… Капитан в испуге замахал руками.

— Только не делайте этого, Одзаки-сан! — воскликнул он. — Очень опасно, если мы, японцы, нарушим экстерриториальность посольства. Даже если ваши люди сделают все очень умело, это могут обнаружить. И тогда… Ведь иммунитет основывается на взаимности. Подумайте только, Одзаки-сан, что будет, если в ответ и наши посольства за рубежом…

Он мог не продолжать. Одзаки хорошо понимал, что имел в виду Номура. С иностранными представительствами следовало обращаться очень осторожно.

— Я еще раз поговорю с высокочтимой Кийоми-сан, — сказал полковник. — Не исключено, что ваша дочь узнала что-нибудь, на ее взгляд, несущественное, но что могло бы нам все-таки помочь.

— Мне кажется, было бы неплохо узнать, — предложил барон Номура, — каковы личные взаимоотношения между немцами в посольстве. Маленькие недоразумения, возникающие в любом учреждении, могут рассказать порой об очень многом.

Капитан поднялся, собираясь уходить.

Поскольку собеседники были равными по рангу, они одновременно поклонились и с шумом, как это принято, втянули в себя воздух.

Когда Герберт Равенсбург вошел в вестибюль клуба Фудзи, обе девушки, обслуживающие гардероб, улыбнулись.

Конечно, персонал клуба знал, почему этот немец, с тех пор как семинар по японологии начал демонстрировать старинные танцы, регулярно ходит сюда. По их мнению, его интересовали не эти скучные представления.

И все же они ошибались. Даже если бы у Равенсбурга и не было особых личных причин, он все равно бы ходил в клуб. Герберт использовал любую возможность, чтобы в этом современном городе увидеть хоть кусочек старого мира Японии, мира, который уже давно либо переместился в отдаленные уголки страны, либо уединился за монастырскими стенами.

Сам по себе клуб Фудзи был порождением современности, местом, где встречались европейцы и американцы с японцами, получившими образование в разных странах и жившими на западный манер. Соответственно выглядело и оборудование клуба. Мебель европейского стиля, картины новейшей японской школы и одновременно пестрые кимоно, в которых ходили служанки. Многие европейцы, незнакомые с японским вкусом, поражались, узнавая в декоративных растениях, помещенных в дорогие фарфоровые горшки, капусту — цветную и красную. Но тех, кто, подобно Равенсбургу, давно жил в стране, такие вещи уже не удивляли.

Хорошенькая гардеробщица поспешила отворить Равенсбургу дверь. Не ту большую, которая вела в зал, а маленькую, слева, открывавшую проход в узкий коридор.

Равенсбург не сдержал улыбки: «Разве скроешь что-нибудь в этой стране!»

Он прибавил шагу, чтобы быстрее пройти длинный пустынный коридор, и наконец постучал в последнюю дверь. Она немедленно отворилась, выпуская пожилую японку с ворохом сверкающей ткани в руках.

Равенсбург прошел в комнату и замер в удивлении. Он хотел обнять Кийоми, но это было невозможно. Целое облако тяжелого шелка и плотной парчи помешало ему. Над облаком из тканей и красок возвышалось смеющееся лицо.

— Нравлюсь я тебе в таком средневековом одеянии? — спросила Кийоми.

— Честно говоря, мне больше по душе двадцатый век, — возразил он. — Это же крепость, а не платье. Мне никогда не преодолеть ее стен.

Тяжелая ткань зашуршала. Девушка наклонилась, желая поцеловать его. Кийоми сделала это очень осторожно, чтобы не нарушить складок, уложенных определенным образом.