Ханс-Отто Майснер - Дело Зорге

— Я хотел бы повидать его, — прервал Номура затянувшееся объяснение, — мы друзья с вашим пациентом.

Врач послушно поклонился и провел офицера к веранде, на которой находился Равенсбург.

Тот выпрямился в постели, услышав голос и шаги Номуры, и не позволил ему тратить время на церемонии приветствия.

— Я прошу вас, капитан… То, что мне надо сказать вам… из-за чего я и ехал… очень важно. Речь идет о немецком блокадопрорывателе. Японец испугался.

— Вы имеете в виду «Аахен»? Равенсбург кивнул.

— Страшно не повезло, что именно в эти дни капитан 1 — го ранга Натузиус вышел в море на одном из ваших кораблей. Без него мы не можем понять, что означает радиограмма тайного передатчика, о которой нам сообщили. Но вы это наверняка знаете, капитан, ведь вы обусловливали рандеву нашего судна с вашим танкером.

Он передал японцу листок бумаги.

Номура, уже собиравшийся присесть рядом с кроватью, остался стоять с листком в руке. В лучах заходящего солнца еще можно было разглядеть то, что там было написано.

Равенсбург не мог перенести молчания, а по лицу капитана определить что-либо было невозможно.

— Как вы считаете, речь идет о встрече «Аахена» с вашим танкером?

— Да, именно о встрече… Неизвестный враг узнал об этом.

Равенсбург похолодел.

— Но ведь, вероятно, еще есть время, чтобы предупредить суда… перенести рандеву?

Японец плотно сжал зубы.

— В этот час, — сказал он немцу с едва сдерживаемым волнением, — наши товарищи отдают свои жизни за родину.

С этими словами он повернулся к солнцу — олицетворению божественной матери-Японии — и отвесил глубокий поклон.

Известие о гибели «Аахена» и японского танкера пришло в посольство во время пресс-конференции утром следующего дня.

Оно было подобно разорвавшейся бомбе.

— Все-таки предали!.. — вскричал посол и вне себя ударил кулаком по ручке кресла.

Он побледнел. Гибель судна — тяжелая потеря, но еще тяжелее доносить о катастрофе в Берлин. Тратт знал, как не любят диктатор и министр иностранных дел людей, докладывающих плохие вести.

— Эта чертова гонка! — проворчал военно-воздушный атташе Клатт. — Я ему все время твердил, что он слишком быстро ездит.

— О ком вы там говорите?

— О Равенсбурге, конечно. Если бы он ехал осторожней, не случилось бы этой дурацкой аварии, было бы время предупредить суда и перенести встречу.

— Ну и что толку, — возразил Богнер, лицо которого пылало от гнева, — какой-нибудь японец выдал бы и новую точку.

— Кто вам сказал, что нас предают японцы? — вмешался Хефтер. — В конце концов, об этом знали и другие люди.

— Подробности о снабжении топливом наших блокадо-прорывателей, — веско заявил военный атташе, — известны очень ограниченному кругу лиц… Только шести или семи человекам. Один из них не умеет хранить тайну. Сомнений в этом нет!

Все присутствующие обернулись к полковнику — он пользовался здесь большим авторитетом.

— По здравом размышлении и исходя из того, что я знаю, — продолжал он, — мне кажется, японская контрразведка в состоянии определить, кто это сделал. Ведь число осведомленных людей очень невелико!

— Найти виновного в данный момент — не самое главное, — сказал доктор Зорге, меняя направление разговора. — Главное — предотвратить новые катастрофы.

— Вот это правильно! — воскликнул Херцель, но на него никто не обратил внимания.

Тратт наклонился к Зорге.

— Можете вы что-нибудь предложить, мой дорогой, чтобы предотвратить новые катастрофы?

— Да, конечно, господин посол, — ответил журналист, к удивлению всех, — не нужно больше посылать блокадо-прорыватели… дело слишком рискованное.

Наивность этого предложения ошеломила всех.

— Мой дорогой друг, — наконец мягко возразил посол, — то, что вы советуете, является благородным свидетельством вашей человечности, но не думаю, что у нас на родине так же…

Он не закончил фразу, но и без того было ясно, что имелось в виду.

Полковник Фихт высказался еще более определенно:

— На войне многое бывает рискованным, дорогой доктор Зорге… Большие успехи немыслимы без большого риска. Что же касается блокадо-прорывателей, то мне хотелось бы только сказать господам, что одного судна с грузом каучука достаточно, чтобы на три-четыре месяца обеспечить нашу армию шинами. Да и для нашего искусственного каучука нужно определенное количество натурального. Поэтому вы согласитесь, господа, что в условиях войны мы ни в коем случае не можем отказаться от блокадо-прорывателей.

Он сделал паузу и затем продолжал с еще большей настойчивостью.

— Даже если из трех судов проскочит одно — это уже успех, и он стоит жертв. Да-а, господа, так, к сожалению, выглядит лицо тотальной войны.

Против этого возразить было нечего.

— Нам остается только надеяться, — подавленно сказал посол, — что Одзаки и его люди покончат с этим свинством. Мы тут ничем не можем помочь.

Он встал, давая понять… что совещание окончено.

— Как подумаешь, — выходя, обратился Зорге к Богнеру, — сколько невинных людей погибнут в ходе этих операций, выть хочется.

— Германский народ никогда не забудет этих жертв, — совершенно серьезно возразил ему Богнер. Он верил в то, что говорил.

Почти одновременно состоялось совещание и у японцев. В доме барона Номуры собрались Одзаки, его адъютант капитан Хидаки, начальник службы радиоперехвата и пеленгования, два офицера главного военно-морского штаба и Кийоми.

Из предосторожности беседа происходила в маленьком, открытом со всех сторон павильоне на оконечности мыса, вдававшегося в море. Сидели по японскому обычаю на плоских четырехугольных подушечках, брошенных на пол. С моря дул холодный соленый ветер, и поэтому все грели руки над жаровней. Кийоми непрерывно подливала гостям горячий чай из чайника, стоявшего на пылающих углях.

— Я полагаю, что в главном вопросе мы пришли к единому мнению, — подвел итог долгому обсуждению капитан 1-го ранга. — С точки зрения безопасности мы сделали все, что могли. Кроме моего адъютанта и шифровальщика, никто не знал, где должны встретиться суда. Я заверяю вас, Одзаки-сан, что ограничиться меньшим числом людей просто невозможно.

Начальник контрразведки кивнул.

— Нет, что касается вас, то тут все в порядке, Номура-сан. Оба ваших офицера давно уже имеют дело с секретными донесениями, и до сих пор тайна была сохранена.

— Таким образом, ясно, — заметил адъютант, — что не японская сторона повинна в предательстве.

Одзаки предостерег от поспешных выводов.

— Пока ясно то, что исключено предательство со стороны тех немногих, кому была доверена эта тайна. Но вполне возможно, что кто-то со стороны узнал о ней.

Номура и его офицеры пораженно переглянулись.