Ханс-Отто Майснер - Дело Зорге

271

К вступлению в этот век Япония была не подготовлена, а ее боги оказались слабее силы, созданной человеком.

Несколькими днями позже японцы впервые услышали по радио голос своего императора и от него лично узнали, что они побеждены.

Весь народ, казалось, был оглушен, ошеломлен этим сообщением, смысл которого полностью осознать еще никто не мог. Сотни высших офицеров, чиновников, патриотов вспороли себе кинжалами животы или пустили пулю в лоб. Император приказал отравить свою любимую лошадь Белый Снег: главнокомандующий американской армией поклялся въехать в Токио на этом коне.

Без единого выстрела противник вступил на Острова восходящего солнца и оккупировал всю страну. Чужеземные войска шли по пустынным улицам. Все окна были зашторены, двери заперты.

Весь состав правительства был арестован, американский трибунал за военные преступления приговорил к различным суровым наказаниям бесчисленное множество людей. Все высшие чиновники и весь офицерский корпус были отстранены от занимаемых должностей, а виднейшие промышленники попали под надзор или в тюрьму.

Опасность со стороны Японии была ликвидирована, экономическая конкуренция островной империи устранена. Казалось, что теперь с Японией покончено на вечные времена и она никогда больше не возродится. «В будущем только в аду можно услышать японский язык!» — заявил японский адмирал.

Все дипломатические представители стран, некогда состоявших в союзе с Японией, оказались в особых лагерях для интернированных.

Только император остался неприкосновенным. Если бы его устранили, Япония погибла бы в хаосе! На островах возник бы новый, более опасный очаг пожара.

Хотя условия жизни побежденного народа, пережившего восемь лет войны, были тяжелыми, они в значительной степени облегчались благодаря сплоченности всего населения и взаимной помощи отдельных людей.

Лица, разыскиваемые оккупационными властями, бесследно исчезли, различные документы, в получении которых был особенно заинтересован противник, невозможно было найти. Почти все показания, полученные на допросах, вскоре оказывались заранее тщательно согласованными. И все это делалось, чтобы ввести победителей в заблуждение и по возможности надежнее скрыть правду.

272

И хотя американцы пустили в ход целый штаб способнейших специалистов, им не удалось разгадать тайну «дела доктора Зорге», не говоря уж о том, чтобы узнать подлинную правду о его судьбе. Все их попытки найти генерала Одзаки окончились провалом. Генерал исчез, не оставив после себя ни малейшего следа, хотя прекрасно знал, что лично ему, собственно, опасаться нечего — его ни в чем не обвиняют. Все вражеские агенты, арестованные в период войны, были обнаружены в специальном лагере; все они находились в относительно хорошем состоянии здоровья, хотя по действовавшим законам военного времени их ожидала смертная казнь. С арестованными агентами Одзаки обращался корректно и даже по-человечески.

Американцы были крайне заинтересованы в том, чтобы заполучить такого человека к себе на службу. Ибо уже в это время их беспокоил вопрос, как воспрепятствовать созданию в оккупированной стране красного подполья. О коммунистических течениях в Японии, о руководителях этого движения лучше самого генерала Одзаки никто не знал, да и не мог знать. Исчез не только бывший руководитель японской контрразведки, но и все его сотрудники остались ненайденными.

***

В числе многих сотрудников американской секретной службой был допрошен и советник Герберт Равенсбург. Давая показания по «делу доктора Зорге», он ничего полезного сообщить не мог. О дальнейшей судьбе Зорге Равенсбург знал не больше того, что ему однажды рассказал Кацуко.

В начале 1946 года режим содержания интернированных немецких дипломатов был смягчен. Равенсбург получил отпуск и решил заняться розыском личных вещей, которые перед интернированием оставил у своих друзей в Камакуре.

Садовый домик, где хранились его чемоданы, оказался пустым. Друзья рассказали ему, что незадолго до капитуляции Японии к дому подъехал военный автомобиль и какой-то сержант, предъявив полномочия на конфискацию вещей, забрал чемоданы с собой. Сержант оставил адрес, по которому Равенсбургу следовало обратиться за получением своих чемоданов.

Простившись с друзьями не слишком вежливо, чего за

273

ним раньше не наблюдалось, Равенсбург пригородным поездом отправился в Токио с намерением разыскать дом по оставленному сержантом адресу.

Дом оказался в самом населенном и самом бедном квартале японской столицы, в той части города, которая меньше всего пострадала от воздушных налетов. Не без труда ориентируясь в запутанном лабиринте узких улочек и переулков, Равенсбург наконец подошел к ветхому домику, вход в который был завален старой, полуразвалившейся мебелью.

Недоверчиво встреченный какой-то хмурой старухой, он с трудом разъяснил ей цель своего прихода и лишь после того, как показал листок с написанным сержантом адресом, был впущен в дом.

Равенсбург оказался в большой лавке. Судя по всему, здесь торговали старой мебелью, домашней утварью и старинными книгами. Все помещения, через которые ему пришлось проходить, были завалены этим хламом настолько, что он с трудом пробирался сквозь него.

Наконец старуха попросила ее подождать и куда-то исчезла вместе с запиской.

Прошло немало времени, прежде чем появился мужчина немного моложе японки и пригласил Равенсбурга следовать за ним.

Пройдя через два задних двора и какие-то темные сараи, они вышли к большому складу, где хранилось бесчисленное множество обвязанных и опечатанных чемоданов.

— Ваши вещи здесь, — сказал японец и указал в темный угол. — Проверьте, пожалуйста… Все цело…

И вправду, все было на месте. Не пропало ни одной даже самой маленькой вещицы. Чемоданы были уложены друг на друга, а на одном из них висела дощечка с его, Равенсбурга, именем.

Когда Равенсбург обернулся, чтобы поблагодарить японца, он увидел совсем другого человека.

Перед ним стоял генерал Одзаки.

— Окажите честь, дорогой друг. Зайдите, пожалуйста, в мою контору.

Не успел Равенсбург поприветствовать бывшего начальника японской контрразведки, как тот скрылся в узком проходе между стеллажами. Равенсбург последовал за ним.

В конце коридора Одзаки отодвинул едва заметную дверь, и они вошли в небольшую уютную комнату, об

274

ставленную в японском стиле. В углу на угольях подогревалось сакэ.

Подвинув гостю подушку и предложив сесть, Одзаки наполнил чашечки горячим напитком.

— Прошу меня извинить, Равенсбург-сан, за то, что в свое время велел отправить ваши вещи в Камакуру. Сделал это для того, чтобы дать вам случай посетить меня в моем новом заведении.