Сергей Труфанов - Святой черт

- Брат Григорий, а я не люблю царя! - Не знаю, почему вырвалось у меня. - Не люблю, да и только; не понравился он мне; такой слабый, очень табак курит, говорить не умеет, весь истрепанный, рукою дергает, да, должно быть, он и не умный.

- У-у, ты так не говори! Боже тебя спаси. Разве так можно? - заговорил «старец» и погрозился на меня пальцем.

Я замолчал, осуждая себя за неуместные слова о царе.

Вдруг, когда уже подъезжали к подворью, «старец» встрепенулся: «Слушай-ка, голубчик, а Митя у владыки будет?»

- Я право не знаю. Разве он в Петербурге? Я его не видел. А что?

- Да так! Я его не люблю. Он такой бешеный…

Приехали и прошли к Гермогену в кабинет. Свидетели собрались, но не все.

Родионов и Митя с Чернышевым еще не приехали.

Я бросился к телефону и поторопил их.

Чрез 20 минут все свидетели были налицо.

«Старец» начал догадываться, что что-то неладное готовится… Быстро стрелял своими серыми глазами, недоумевая и предчувствуя что-то недоброе.

Проходя с Родионовым по передней, я бросил: «Посмотрите, Иван Александрович, старческое рубище!»

Родионов взял в руки шубу и шапку «старца», потом сказал: «Ого! Шапка стоит по меньшей мере 300 рублей, а за шубу здесь надо отдать тысячи две. Вполне подвижническая одежда!»

Исторический час наступил.

Гермоген, я, «старец» и все свидетели собрались в парадную красную комнату.

«Старец» сел на большой диван за круглый стол, потом встал, прошелся и остановился около дверей.

Свидетели сидели. Гермоген стоял. Я тоже.

Митя, прихрамывая и помахивая отсохшею рукою, ходил взад и вперед около Григория, вскидывая на него неприятные взгляды.

Все молчали.

Тут Григорий окончательно понял, что вот-вот должно произойти что-то для него крайне неприятное.

- Ну, Митя, начинай! - проговорил я.

Гермоген на меня закричал: «Что вы самого маленького заставляете; вы всех больше знаете, вы и начинайте!»

Только что я хотел раскрыть рот, как произошло нечто невероятное, смешное, но в то же время ужасное.

Митя с диким криком: «А-а-а! Ты безбожник, ты много мамок обидел! Ты много нянек обидел! Ты с царицею живешь! Подлец - ты!» - начал хватать «старца»… «Старец» очень испугался, губы у него запеклись, он, пятясь назад к дверям, сгибался дугою.

А Митя взял его за рукав, притащил к иконе и, тыкая ему пальцем в грудь, еще громче, еще неистовее кричал: «Ты - безбожник! Ты с царицею живешь! Ты - антихрист!»

Григорий, наконец, заговорил; тыкая в свою очередь в Митю пальцем, он дрожащим голосом произнес: «Нет, ты - безбожник! Ты безбожник!»

Не знаю, до каких бы пор «старцы» препирались между собою и обдавали друг друга слюною, если бы не вмешался в распрю противников Гермоген. Он надел епитрахиль, взял в руку крест и сказал:

- Григорий, пойди сюда!

Григорий приблизился к столу, трясясь всем телом, бледный, согнувшийся, испуганный…

- Ну, отец Илиодор, начинайте! - скомандовал Гермоген.

Мысли в голове моей лезли друг на друга, как бы играя в чехарду; сердце учащенно билось; волнение охватывало все мое тело.

Я начал: «Брат Григорий! Ты целый год насиловал меня своею дружбою; зная хорошо, что для меня Царицын - жизнь моя, ты страхом и угрозами держал меня около себя. Теперь пробил роковой час развязаться мне с тобою, чтобы не грязниться дружбою с тобою. Чувствую, что плохо мне будет, но не хуже, чем возиться с тобою. Все нутро мое против твоей пакостной деятельности. Ты всегда обманывал, обманывал меня, скрывая свои дьявольские «подвиги». Ты ввел меня в величайший грех: я пред многими тысячами народа православного, призывая в свидетели Праведного Бога, лгал, называя тебя праведником, бесстрастным, ибо верил тебе… Я ставил тебя пред святыми иконами, спрашивал тебя: «Правду ли пишут про тебя?» - А ты только угрожал мне за те сомнения, которые появлялись в душе моей относительно твоей личности. Праздничные дни твои окончились. Сегодня я, собравшись с духом, - ибо сознаю, что нелегко с тобою бороться, - вот при этих свидетелях выступаю уже не другом твоим, а беспощадным обвинителем, прокурором. Я начну перечислять твои подвиги. Первый…»

Дальше я рассказывал про «подвиги» старца.

Гермоген и все свидетели близко подступили к «блаженному».

«Старец» стоял за круглым столом, согнув ноги в коленках.

Стоял бледный, дрожащий, растерянный.

Кусая ногти пальцев то на одной руке, то на другой, он бездумно вращал своими неприятными, серыми глазами, вскидывая их то на одного, то на другого свидетеля, как бы ища себе среди них поддержки и защиты от тех сокрушительных ударов, которые сыпались на него от моей речи.

Не встречался взглядами «старец» только с Гермогеном и Митей.

Последними словами моей речи были: «Григорий! Я тебя защищал, я тебя погублю, а с тобою и всех, которые с тобою!»

Когда я окончил говорить, дотоле спокойно стоявший Гермоген в епитрахили и с крестом в руках, закричал на Григория:

- Говори, бесов сын, сейчас, при свидетелях, правду ли про тебя говорил отец Илиодор?

«Старец» открыл рот, показал зубы, зашевелил губами, сел на диван, потом моментально встал, опять сел и опять встал и, наконец, проговорил замогильным голосом со спазмами в горле: «Правда, правда, все правда!»

Гермоген продолжал: «Какою же ты силою делаешь это?»

- Силою Божиею! - уже более решительно отвечал «старец».

- О, окаянный! Зачем ты мучил так бедную невинную девушку - монахиню Ксению?

- Снимал «страсти»!

Тут все свидетели тихо засмеялись, а Гермоген, схватив «старца» кистью левой руки за череп, правою начал бить его крестом по голове, и страшным голосом, прямо-таки потрясающим, начал кричать: «Дьявол! Именем Божьим запрещаю тебе прикасаться к женскому полу. Запрещаю тебе входить в царский дом, иметь дело с царицей. Разбойник - ты! Как мать в колыбели вынашивает своего ребенка, так и Святая Церковь своими молитвами, благословениями, подвигами вынянчила великую святыню народную - самодержавие царей. А теперь ты, гад, губишь, разбиваешь наши священные сосуды - носителей самодержавной власти. Доколе же ты, окаянный, будешь это делать? А? Говори! Побойся Бога, побойся этого животворящаго креста!..»

Григорий молчал. Лоб его был неприятно багровый, как у мертвеца. Глазами, налитыми кровью, он страшно и дико высматривал из-под кисти большой Гермогеновской руки, видимо, он хотел высвободиться от Гермогена, но не мог этого сделать, потому что от волнения слабо держался на ногах. Гермоген схватил правой рукою за плечо «старца» и прямо-таки потащил его в храм с криком: «Пойдем-ка, пойдем-ка в храм; там пред святыми мощами дашь заклятие не ходить туда, куда не следует…»

Григорий, как пойманный на месте преступления вор, шел за Гермогеном, спотыкаясь, и по-прежнему дикими, блуждающими глазами озираясь по сторонам.