Василий Голубев - Крылья крепнут в бою

Активных наступательных действий пока что не получалось. Из-за недостатка осмотрительности, слабого внимания в группах при выполнении боевых заданий были сбиты сержант Виктор Голубев, покинувший на парашюте горящий самолет, а также лейтенант Михаил Алексеев; ранены были лейтенант Соценко, сержанты Бакиров и Горгуль.

Неудачные бои, потери от "мессеров""охотников" в районе аэродрома невольно порождали у иных боязнь перед техникой и тактикой врага. В землянках, у самолетов слышались досужие разговоры:

- Вот бы нам такие самолеты, как Ме-109Ф или американская "кобра", тогда бы мы им всыпали, а так...

Для того чтобы поднять боевой дух, оправдать высокое звание гвардейцев, необходимо было проделать огромную работу: поднять уровень партийно-политического воспитания во всех звеньях полка, повысить летную и огневую выучку и противопоставить врагу новую тактику. К решению этих задач, не снижая боевой деятельности, и приступило новое руководство полка и авиабригады.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Морозным утром в конце декабря я вылетел на обкатку нового мотора М-62, поставленного на мой самолет, и одновременно для того, чтобы опробовать приемник и передатчик бортовой радиостанции РСИУ-3. Ее работа меня обрадовала. Не зря я почти неделю вместе с механиком изучал премудрости радиодела. И вот через полтора часа уже был готов к перелету на аэродром Новая Ладога, где базировалась наша 13-я отдельная эскадрилья. Кончилась моя командировка в 13-м полку, когда-то названная спецзаданием.

Оставалось заполучить в авиабригаде разрешение на перелет, и я пошел! Мне не повезло. В районе ледовой трассы потерялся начальник штаба авиации флота - полковник Д.И. Сурков. Не было печали! Перелетал один из Ленинграда в Новую Ладогу и... И из-за этой потери - обычная перестраховка: запретили дневные одиночные полеты через Ладожское озеро.

По каналам оперативной службы пришло приказание: ждать, когда полетят с прикрытием транспортные самолеты или истребители других частей, и лететь с ними.

А сколько ждать? Никто не знал. Кое-как я дозвонился до знакомого дежурного по авиабригаде Николая Щетинкина, находящегося на правобережном аэродроме Новая Ладога. Бывший летчик-истребитель, он получил в сентябрьских боях тяжелое осколочное ранение в левый глаз, но сумел привести самолет на аэродром и благополучно посадил. Его после лечения отстранили от летной работы, и он стал оперативным дежурным КП 61-й авиабригады.

- Коля, - сказал я ему, - ведь сейчас каждый самолет на вес золота, а я загораю здесь, в мастерских, почти две недели...

- Не могу выпустить тебя, Вася, сейчас одному лететь опасно, перехватят "мессеры"...

- Коля, да пойми же ты, одному легче драться с "охотниками", чем в группе с неизвестными попутчиками. У меня новый мотор, а главное - хорошая рация, буду с тобой держать связь. Давай, друг, добейся разрешения! уговаривал я дежурного, и не зря. Николай доложил комбригу Романенко, и разрешение на перелет было дано.

Хорошо зная, где проходит линия боевого соприкосновения войск, я полетел не по Дороге жизни, как называли теперь ледовую трассу ленинградцы, не там, где проходила воздушная трасса транспортников, а южнее острова Зеленец, по насыщенной нашими зенитными средствами полосе.

Бреющий... Высота 15-20 метров, скорость 450 километров в час - она нужна на случай внезапного боя или перехода на вертикальный маневр.

Справа вижу Шлиссельбург, от меня он километрах в семи. Невольно вспомнился роковой щелчок по мотору во время перелета на безоружном самолете 13 сентября. Темно-серая вода подо мной... Жуткое ощущение беспомощности... А сейчас внизу искрящийся прочный лед. Он весь в маленьких бугорках и волнистых грядках. Здесь стоят подразделения морской пехоты. Они закрепились на льду, защищая Дорогу жизни. Тяжело держать оборону в ледяных торосах, в искусственных укрытиях, сделанных изо льда, облитого водой. Ни единого дымка, ни костра на двадцатипятикилометровом участке озера. Каким же нужно обладать мужеством и стойкостью, чтобы сделать эту ледяную оборону неприступной для озверелого врага!

Несколько минут - и озерный участок позади. Лечу над родными местами, где с детства известна каждая деревушка, дорога, лесок, болото, высокое дерево.

Вот впереди замаячили высокие трубы Волховского алюминиевого завода. Здесь я работал когда-то начальником электроцеха. Отсюда в 1933 году ушел добровольцем в армию. Сейчас завод эвакуирован. Слегка защемило сердце при виде осиротевших труб, заснеженных стен. А вот и арки железнодорожного моста через Волхов, бурные белопенные воды которого, переливаясь через плотину, несутся под мост. Слева плехановский аэродром. Сейчас на нем базируется полк истребителей ВВС, а в 1936-1938 годах на этом аэродроме я учил своих молодых земляков летать на планерах, на знаменитом ветеране У-2, делал показательные затяжные прыжки с парашютом, удивляя наблюдавших за этим в те времена редким зрелищем.

На краю села Плеханове в густом дубовом парке, на обрыве, у самого берега реки стоит церковь с позолоченным крестом. Сколько раз на планере или на У-2 я делал вокруг нее на уровне колокольни глубокие виражи, вызывая возмущение бородатого священника.

Приходя на аэродром, он упрекал меня в богохульстве и озорстве.

- Что вы, батюшка, - отвечал я ему, - это не озорство, а умение летать. Если все парни и девушки из летно-планерного клуба научатся хорошо летать, они побьют любого врага и не позволят ему осквернить святую церковь.

Батюшка, махнув рукой, вздыхал и уходил не прощаясь. Очевидно, теперь, когда враг, остановленный в двадцати пяти километрах от села, бомбит родные места, священник, если он жив, не стал бы спорить со мной.

На краю аэродрома, примыкающего к лесу, стоят самолеты, окруженные подковообразными земляными валами. Я гляжу вниз по течению величавого Волхова. Там Старая Ладога с шестью красивыми церквами, и к ним примыкают три деревни. Одна с северной стороны прижалась к бывшему женскому монастырю, обнесенному высокой каменной стеной с башнями на углах. Там был детский дом. В этой деревне Позем, от которой осталось всего восемнадцать дворов, я знаю не только всех людей, но и собак. Издали узнаю маленький домик в саду под горкой, на которой возвышается Ивановская церковь, в ней раньше раз в год-в иванов день - велась служба. Рядом - большой двухэтажный, красного кирпича дом: моя родная Староладожская семилетняя школа.

Сколько раз, бывало, после уроков мы, ребята, забирались через фрамугу в церковь - каждый шаг, даже шепотом брошенное слово отдавались гулким эхом. В церкви мы знали все уголки, залезали на колокольню и пускали оттуда бумажные самолетики, соревнуясь, чей дальше пролетит. Не раз попадало мне от отца за баловство в святом месте.