ЭДУАРД КУЗНЕЦОВ - Дневники

3.12. Сколь бы ни было трагическим твое мировосприятие, жизнь дает тебе такие унизительные пинки, что ты корчишься и кривляешься, как паяц, в самые неподходящие для трагической роли моменты. Им, конечно, мало приговорить меня к расстрелу, надо довести меня до нужной кондиции, чтобы я покривлялся на потеху публике.

Дудки! Будь я испанцем, как Унамуно, не побоялся бы пафоса крика: «Можете меня убить, но не убедить!»

4.12. Ленин о буржуазной демократии словно бл. Августин о язычестве, добродетели которого суть только скрытые пороки. *** Лесков. «Некуда»: «Сейчас упеку, – говорит Никон Родионович. – Чувствуй, с кем имеешь обращение!» Народ это очень чувствовал и не только ходил без шапок перед Масленниковыми хоромами, но и гордился им. У нас теперь, – хвастался мещанин заезжему человеку, – есть купец Н.Р. Масленников прозывается, вот так человек! Что ты хочешь, сейчас он с тобою может сделать; хочешь в острог тебя посадить – посадит; хочешь плетюганами отшлепать, или так в полицы розгам отодрать, – тоже он тебя отдерет. Два слова городничему повелит, или записочку напишет, а ты ее, эту записочку, только представишь, – сейчас тебя в самом лучшем виде отделают. Вот какого человека мы имеем!… А вить что? – Наш брат мужик». *** Гонения на разномыслов страшнее геноцида, – геноцид лишает людей жизни, уничтожение же инакомыслия посягает на сам смысл жизни как таковой, т.е. дух, игру ее и рост через различия.

5.12. У советских героев нет пороков, а разве что недостатки, да и то только для того, чтобы преодолеть их. *** Белкин болтлив нестерпимо, но я решил подождать до суда – благо недолго теперь. *** Сюжетец: где-нибудь в горах двое. Один все говорит возвышенно и банально (можно даже не очень) о тишине. «О, тишина!… Ты высшее блаженство… бальзам усталому израненному сердцу… и т.п.». Тогда другой бьет его камнем по голове, чтобы услышать тишину. *** Очень часто предстающий перед судом за антисоветскую деятельность соглашается считать себя преступником и раскаивается в содеянном – сказывается влияние подкорки, с детства обрабатываемой вполне определенным образом. Протестант, повзрослев, дозрев до собственных мыслей и научившись прислушиваться к голосу совести, возмущается сначала разрывом между декларируемым и действительным, потом и большим… – но чаще всего беззакониями, от которых лично он страдает лишь весьма косвенно (косвенно чаще всего вследствие молодости, так или иначе уберегающей его от наиболее грубых социально-политических затрещин). И вот это отсутствие лично приобретенных синяков, неприятие действительности сугубо теоретизирующее, а не кровное, и является причиной того, что застрявшее в подсознании благоговение перед властью в критический момент берет верх. Я знал одного эстонца в лагере, который крайне недоверчиво относился ко всем тем, чье неприятие советской власти не было полито кровью. «У меня убили отца, двух братьев и невесту, – говорил он, – мне дороги назад нет. А вы так себе – играете в оппозицию». Но логика репрессий такова, что единожды пробудившийся к социально-политической активности – при всей фактической невинности ее характера, ребячливости и школярском теоретизировании, – даже если лично он благополучен, попав в лагерь или бывает сломлен или быстро взрослеет, уже имея на власть очень личный зуб, ибо он-то лучше всех знает, что сидит ни за что – за детскую игру, за юношеский романтизм, за бескорыстие порывов. *** Когда человек намного сильнее другого (младенца, например), он не убивает его торопливо, за любой проступок (преступление), но наказывает снисходительно. Режим, знающий не только свою силу, но и правоту, не карает истерически жестоко.

6.12. Первые 15 суток изолятора я получил за сомнительного свойства остроту. Проснулся после ночной смены от шума в бараке – начальник отряда проводит политзанятия на тему «Труд облагораживает человека». Бес (очень часто меня посещающий) подсказал мне афоризм, с которым я и ознакомил барак: «труд создал из обезьяны коммуниста». *** Научиться фиксировать правду правдиво – вот задача. *** Народу можно открыть глаза на истину лишь отдельного факта, но нельзя научить распознаванию истины. Он способен избавиться от одного заблуждения, чтобы тут же впасть в другое. Развитие способности к мышлению (которое не сводится к овладению набором логических стереотипов) – процесс длительный и сугубо индивидуальный (по выработке), а никак не массовый. *** Я – жертва склонности к каждодневным записям, с одной стороны, и намерением временно избегать всех тем, связанных с делом (т.е. с тем, что меня сейчас более всего волнует и, следовательно, достойно записи), с другой. *** Одержимые зудом социального экспериментирования с миллионами зачастую вырабатывают стереотипы управления людьми не такими, каковы они на самом деле, а такими, какими вожди желали бы их иметь – одна из предпосылок крови. *** Робеспьер сравнивал революционный трибунал с церковным судом; и тот и другой судят за абсолютное преступление – за преступление словесное. *** Политическая религия, основанная на откровениях вождя, допускает лишь в период борьбы за власть церковные соборы и мировоззренческие склоки. Потом декретируется и освящается политическая теология, которая раздает на все вопросы догматизированные ответы, угрожая еретикам костром.

10.12. Наконец-то я встретился с адвокатом. Он настаивает хотя бы на минимальном словесном участии в процессе – разумеется, в роли смирившегося, если уж не кающегося преступника. Ни та, ни другая роль не по мне. *** Судя о жизненных успехах человека, не забудь, если он верующий, о разнице меж земной и небесной жизнями. Может быть, он – небесный карьерист. И если здесь ему сочувствуют как терпигорцу, там, возможно, будут завидовать великолепно сделанной карьере. Знал я одного такого лжепопа, иезуита (по натуре), ханжу и доносчика – Бахров. Он был откровенен: «Если я и делаю добро, то не ради человека, которому его оказываю, а ради Господа и спасения своей души». Т.е. он зарабатывает крестики в книге грехов и добродетелей, добивается личного пропуска в Царство Небесное. (Кстати, у него мозоли на коленях от ночных молитв, а днем иезуитствует и доносит). По Канту это не добродетель, а заслуга, т.е. «условный императив», очень не симпатичная штука. Характерно, что ничто так не отвращает от религии, как личный – особенно камерный – контакт с верующими. Но это же относится и к подавляющему большинству адептов любой

политической идеи. Людей, как и Россию, хорошо любить издалека. *** Вы там, на Западе, все об отчуждении? Мы до этого не доросли – не до отчуждения (таких крайних форм его, какие возможны при советском госкапитализме, Запад и не знает), а до публичных жалоб на него. Мы все еще о хлебе, – не до жиру… Отчуждение, думаю, неизбежная стадия духовного роста человечества. Кто хочет ее избежать (скачками к алюминиевым чертогам) подобен дающему себя оскопить, чтобы не знать мук периода полового созревания. Монолитный Сид, раздвоенность Гамлета, «мыслящего пугливыми шагами», фаустовская душа, муки отчужденного сознания… *** Я теперь пишу почти не таясь – сказал сокамернику, что готовлюсь к суду. После обеда посетил нас зам. начальника следственного изолятора ст. лейтенант Веселов – длинный, худющий чекист лет 35, заливающийся краской смущения по всякому пустяку. Голубой чекист. Вроде голубого воришки. Он проговорился (не специально ли? но зачем?), что на Западе очень шумят в нашу защиту. Это, конечно, ни к чему не приведет, но все же очень бодрит. Нет ничего ужаснее глухой расправы. Веселов спросил в частности, не собираюсь ли я появиться на суде в ермолке, как Менделевич, который только прикидывается верующим. Я возмутился голословности его утверждения. Тогда он поделился со мной таким наблюдением: «Я не видел еще верующих евреев. Единственное, о чем они думают, это о деньгах». «Уважаемый гражданин начальник, – как можно более почтительно сказал я, – еврей лежал на овчине, смотрел в небо и думал о Боге, когда вы еще цеплялись хвостами за ветку», Камерная жизнь столь бедна событиями, что даже пустяковая словесная сшибка с начальником – целое происшествие, к которому не раз и не два возвращаешься в мыслях. Так и эдак подковыривая и пиная начальника (кто б он ни был, он всегда – персонификация всех враждебных тебе сил; такова психика каждодневно в чем-то ущемляемого зека, ему трудно быть объективным, как невозможно требовать объективности и спокойствия от человека, чьи гениталии защемлены дверьми). При всем том у меня вовсе нет ни чувства гадливости, ни слепой неприязни к чекисту, если он кажется мне чекистом по убеждению. Никого так не ненавидишь, как предателя и конформиста, равнодушного, маленького человека, жертву режима и пособника его одновременно.