Дон Делилло - Белый шум

Дениза села на кровать, не глядя ни на меня, ни на экран телевизора, ни на плакаты и детские реликвии. Прищурилась – вид угрюмый, задумчивый.

– Баб мы ничего не говорим.

– Хорошо, – сказал я.

– Она просто соврет, что не помнит, зачем сунула туда пузырек.

– Что такое дилар? Вот что я хочу знать. Поблизости есть всего три или четыре заведения, где она могла бы получить лекарство по рецепту. Аптекарь, наверное, скажет, от чего это средство. Завтра с утра поеду.

– Это я уже сделала, – сказала Дениза.

– Когда?

– Еще до Рождества. Зашла в три аптеки и поговорила с индийцами, которые стоят за прилавком.

– Я думал, они пакистанцы.

– Какая разница?

– И что они рассказали тебе о диларе?

– Что в первый раз о нем слышат.

– А ты попросила их поискать в справочнике? У них должны быть списки новейших препаратов. Аналоги, уточнения.

– Они искали. Ни в одном списке нет.

– Не внесен, значит, – сказал я.

– Надо позвонить ее доктору.

– Сейчас позвоню. Домой.

– Застань его врасплох, – сказала она с некоторым злорадством в голосе.

– Если он дома, его уже не прикроют ни секретари-телефонистки, ни регистратор, ни медсестра, ни молодой добродушный врач, который принимает в соседнем кабинете и чья единственная обязанность – принимать тех, кто не попал на прием к светилу. Если тебя отфутболивают от старого врача к молодому, значит, и ты, и твоя болезнь второсортны.

– Позвони ему домой, – сказала Дениза. – Разбуди его. Выуди у него все, что нам нужно знать.

Единственный телефон был на кухне. Я легким шагом одолел коридор, заглянув по дороге в спальню, дабы убедиться, что Бабетта по-прежнему гладит там блузки и слушает программу, где отвечают на звонки радиослушателей – к этому развлечению она в последнее время пристрастилась. Спустившись на кухню, я нашел в записной книжке фамилию врача и набрал его домашний номер.

Фамилия врача была Хукстраттен. Вроде бы немецкая. Однажды я с ним встречался – сутулый мужчина с оплывшим бульдожьим лицом и низким голосом. Дениза велела выудить у него сведения, но без откровенности с моей стороны хитрость бы не удалась. Назовись я кем-нибудь другим, кого интересует дилар, он либо бросил бы трубку, либо пригласил бы меня в кабинет.

Трубку он взял после четвертого или пятого гудка. Я представился и сказал, что беспокоюсь о Бабетте. Беспокоюсь настолько, что звоню ему домой – поступок, конечно, необдуманный, но надеюсь, доктор сумеет меня понять. По моему твердому убеждению, проблему вызвало именно прописанное им лекарство.

– Что за проблема?

– Провалы памяти.

– Непременно надо было звонить врачу домой, чтобы поговорить о провалах памяти! А что если каждый с провалами памяти начнет звонить врачу домой? Это же будет просто стихийное бедствие!

Я сказал, что провалы часто повторяются.

– Часто… Знаю я вашу жену. Та самая жена, что пришла ко мне как-то вечером с плачущим ребенком. «Мой сынишка плачет!» Непременно надо было явиться к доктору медицины, частному юридическому лицу, и попросить вылечить ребенка от плача! И вот теперь я беру трубку, и оказывается, что звонит муж. Непременно надо было позвонить врачу домой после десяти часов вечера! Непременно надо было сказать ему: «Провалы памяти». Может, еще скажете, что у нее газы? Позвоните мне домой насчет газов?

– Они частые и длительные, доктор. Наверняка дело в лекарстве.

– Что за лекарство?

– Дилар.

– В первый раз слышу.

– Маленькие белые таблетки. В желтом пузырьке.

– Непременно надо было уточнить, что таблетки – маленькие и белые, и потребовать, чтобы врач как-то отреагировал – дома, после десяти вечера! Может, еще скажете, что они круглые? В нашем случае это имеет решающее значение.

– Это лекарство не внесено в списки.

– Я его никогда не видел. И уж, конечно, никогда не прописывал вашей жене. Насколько я способен разбираться в подобных вещах, она совершенно здорова, хотя мне так же свойственно ошибаться, как и любому смертному.

Это прозвучало как отговорка от преступной халатности. Возможно, врач зачитал его по бумажке, словно агент сыскной полиции, который оглашает подозреваемому конституционные права. Я поблагодарил, повесил трубку, позвонил своему врачу. Тот взял трубку после седьмого гудка и сказал, что, по его мнению, Дилар – остров в Персидском заливе, одно из базовых нефтехранилищ, имеющих решающее значение для выживания Запада. В трубке слышался женский голос, читающий сводку погоды.

Поднявшись наверх, я велел Денизе не волноваться. Я возьму из пузырька одну таблетку, отнесу в колледж и отдам аналитикам с кафедры химии. Мне казалось, сейчас Дениза скажет, что уже это сделала. Но она лишь мрачно кивнула, и я, выйдя в коридор, заглянул к Генриху пожелать ему спокойной ночи. Он подтягивался в чулане на перекладине, закрепленной в дверном проеме.

– Где ты взял эту штуковину?

– У Меркатора.

– Это еще кто?

– Тот старшеклассник, с которым я подружился. Ему скоро девятнадцать, а он еще в школу ходит. Это чтоб ты понял.

– Что?

– Какой он здоровый. Выжимает лежа такой вес, что просто жуть.

– Зачем тебе подтягиваться? Что вообще дает подтягивание?

– Что дает? Может, я просто хочу нарастить мускулы, чтобы компенсировать кое-какие потери.

– Какие потери?

– Ну, например, у меня появились залысины.

– Нет у тебя залысин. Спроси у Баб, если мне не веришь. У нее глаз наметан.

– Мама велела мне сходить к дерматологу.

– По-моему, в этом пока нет необходимости.

– Я уже сходил.

– И что он сказал?

– Это она. Мама велела мне идти к женщине.

– И что она сказала?

– Она сказала, что у меня есть густой донорский участок.

– И что это значит?

– Она может взять волосы с других частей моей головы и хирургическим путем вживить их там, где необходимо. Впрочем, мне все равно. Облысею и ладно. Буду ходить лысый как колено. У некоторых моих сверстников рак. От химиотерапии у них выпадают волосы. С какой стати я должен от них чем-то отличаться?

Он стоял в чулане и пристально смотрел на меня. Я решил сменить тему.

– Если ты действительно считаешь, что подтягиваться полезно, почему бы тебе не выйти из чулана и не заниматься на турнике, повернувшись туда лицом? Чего торчать в этой темной, затхлой конуре?

– Если это, по-твоему, странно, посмотрел бы, что вытворяет Меркатор.

– Что же он вытворяет?

– Готовится побить мировой рекорд стойкости – долго просидеть в клетке с ядовитыми змеями и попасть в «Книгу рекордов Гиннесса». Три раза в неделю ездит в Глассборо, где есть зоомагазин с экзотическими тварями. Хозяин разрешает ему кормить мамбу и африканскую гадюку. Он так привыкает. Североамериканские гремучие змеи – детские игрушки. Африканская гадюка – самая ядовитая змея на свете.