Ирвин Уильям - Дарвин и Гексли

Ну кто мог устоять перед такими речами? Движение за техническое образование неизбежно должно было разворачиваться вокруг Гексли. Он был вдохновителем и зачинщиком в правительственном ведомстве по науке и искусствам, которое уже проводило техническое обучение. Теперь он получил от богатой компании суконщиков предложение составить план дальнейших действий. Вскоре под его руководством был основан Институт Сити и Гильдий, который тратил двадцать пять тысяч фунтов в год, чтобы обеспечить людям надлежащее знакомство с основами наук, близких к тому или иному ремеслу. Как президент Королевского общества, Гексли с 1883 по 1885 год был членом Комитета гильдий и на этом посту снова оказывал мудрое и широкое влияние на созданный его руками институт.

Столь многочисленные и неисчерпаемые проявления политических способностей побудили еще одного человека — на сей раз члена парламента Джорджа Хауэлла — послать Гексли письмо с увещеваниями посвятить себя государственной деятельности. И опять Гексли ответил, что сможет добиться большего, оставаясь в стороне от политики, что его истинное стремление — содействовать науке и помогать людям помогать самим себе.

Последующие работы Гексли о вопросах образования почти целиком посвящены профессиональной и технической его стороне. Выступление «О связи биологических наук с медициной» (1881 год) представляет собой сжатый очерк истории медицинской мысли, в котором прослеживается, как над анимизмом, слепым продуктом метода проб и ошибок, постепенно восторжествовал своеобразный механизм. В его «Государстве и медицинской профессии» (1884 год) предлагаются нововведения, ряженные в старое платье, иными словами, в рамках уже действующих учебных заведений, построенных на старой основе, предлагается осуществить кое-какие новые, радикальные практические меры. Здесь, же между строк читается нежелание Гексли вверить образование государству в то время, как его может осуществлять независимая частная организация. Последнее его высказывание по этому поводу — речь о техническом образовании, с которой он выступил в 1887 году, — касается тех суровых обстоятельств, под нажимом которых совершается переворот в обучении. Тем, что Англия производит на собственной земле, ей не прокормиться. Следовательно, ей остается либо производить как можно более эффективно и продавать дешево, либо погибнуть. У нее нет иной надежды, кроме превосходства в технических и научных знаниях, и по мере того, как возрастает численность ее населения, должен возрастать и уровень этих знаний. У врат рая классического дилетантизма и идиллической неискушенности грозным стражем стоят с огненным мечом Мальтус. Лишь тот народ, который вооружен наукой, сможет выжить в подчиненном науке будущем.

Осенью 1876 года Гексли представил миру последнее, решающее доказательство своих талантов и своего свободомыслия: он открыл Америку. Немногим из выдающихся европейцев, которые сделали то же самое, это открытие принесло так мало разочарований: Гексли был предельно вежлив, настроен сочувственно и, пожалуй, не слишком заинтересован. Для его внука, писателя Хаксли, знакомство с Америкой стало возможностью заглянуть в страшное будущее, для маститого деда оно стало лишь поводом к легкому изумлению и вылилось в подлинный триумф. Америка, со своей стороны, давно открыла Гексли. Неутомимый ратоборец правды и прогресса, живое воплощение рациональной энергии и нравственной силы, он был не просто великий европеец, а во сто крат лучше. Он был великий европеец с достоинствами американца, он был зеркалом, в котором американцы могли лицезреть себя в самом лестном освещении, и, надо сказать, пока он гостил у них, они были так поглощены собственным отражением, что почти не обращали внимания на свойства самого стекла. Он еще не доплыл до их берегов, а весь континент уже содрогался от грома приветственных рукоплесканий. Гексли был поражен и искренне тронут. Он ответил тем, что держался в точности так, как положено держаться знаменитости: говорил полные блеска речи, выражал признательность за горячий прием, произносил достопамятные слова по случаю достопамятных событий, а главное — был чужд этого непонятного, неблагодарного, этого извращенного обыкновения заезжих англичан изливать хулу, какая обнаружилась при созерцании Америки у Диккенса и миссис Троллоп [239].

Под натиском «радушия по-американски» со временем выявилось, что силы Гексли имеют предел. Так что если бы он и поддался уговорам посвятить себя политике, то, может статься, потерпел бы на этом поприще неудачу за неимением луженого желудка — во всяком случае, так утверждал Грант-Дафф.

Сперва Гексли задумал просто съездить повидаться с Лиззи, своей старшей сестрой и наперсницей своих юных лет, — она с мужем обосновалась в Теннесси. Но за несколько месяцев до его отъезда один американец, который назвал своего сына Томасом Гексли, прислал через Фредерика Гаррисона настораживающее известие: «Вся страна наэлектризована сообщением, что осенью нас посетит профессор Гексли. У нас ему окажут такой прием, какой не снился принцу Уэльскому со всеми его лордами, герцогами и прочей свитой». А вскоре после этого американское поклонение выразилось в весьма осязаемой форме: Гексли предложили сто фунтов за то, чтобы он выступил на торжественном открытии Университета Джонса Гопкинса.

После некоторых колебаний Гексли согласился выступить, но отверг вознаграждение. Будущий ректор университета, Дэниел Койт-Гилман, ему уже был знаком: им довелось встречаться у сэра Лодера Брайтона и еще на одном из веселых обедов серьезных членов «Икс-клуба». То был один из дальновидных янки, которые, вооружась твердой решимостью и миллионами, скупали в Европе самые светлые молодые умы. Гилман обратился к Гексли с просьбой указать ему подходящего биолога, и тот рекомендовал бывшего своего ассистента Г. У. Мартина, который впоследствии добился блестящих успехов, основав первую в Соединенных Штатах биологическую лабораторию и насаждая в ней методы своего патрона.

О том, чтобы предпринять путешествие всем семейством, не могло быть и речи, и потому, оставив тех своих чад, что еще не женились и не вышли замуж, в Крейг-сайде на попечении сэра Уильяма Армстронга и леди Армстронг, Гексли с женой отправились вдвоем, чтобы провести за океаном, как любил выражаться Гексли, свой «второй медовый месяц». В те дни, как и теперь, Америка была не просто огромным домом из стекла, но домом из увеличительного стекла. Когда «Германик» вошел в гавань, на борту появилась толпа репортеров. Лондонский корреспондент газеты «Нью-Йорк трибюн» мистер Смолли писал, что знаменитый ученый, стоя на палубе, вполне насладился «великолепными очертаниями Нью-Йорка на фоне неба: ведь он всегда умел быть накоротке с Природой и ценить совместные творения Природы и Человека». Когда они стали подходить ближе к городу, «он спросил, что это за высокая башня и большое здание с куполом — в те дни они первыми бросались в глаза».