Motley Crue - Грязь

В конечном счете, я стал просто полностью игнорировать моих кузенов. Я сидел в своей комнате и играл на басу через старый усилитель, который был размером в полстены и был предназначен для стереосистемы, а никак не для подключения инструментов. Когда я соизволял сесть с ними за обеденный стол, я не читал молитвы и вообще был не слишком учтив. Я расспрашивал Дона о таких вещах, как: “Расскажи мне о «Свит», мужик! Эти парни принимают много наркотиков?” Я шатался по клубам и возвращался домой, когда мне вздумается. Как только они пытались навязывать мне свои правила, я посылал их ко всем чертям. Я был высокомерным, неблагодарным маленьким дерьмом. Поэтому они выгнали меня, и я ушёл в ярости. Я был так же зол на них, как и на свою мать, и снова оказался один, обвиняющий кого угодно, только не себя самого.

Я нашел квартиру с одной спальней около Мелроуз Авеню (Melrose Avenue), обманул домовладелицу, и она разрешила мне снять её без залога. Я не платил ей ни пенни в течение восемнадцати месяцев, даже при том, что я сумел на некоторое время удержаться на работе в «Мьюзик Плас». Магазин был раем — кокаин, «травка» и сексапильные девушки, которые постоянно там ошивались. У меня была табличка рядом с книгой отзывов: “Бас-гитарист ищет группу”. Люди спрашивали: «Кто этот бас-гитарист?” Когда я говорил им, что это я, они принимали это к сведению. Некоторые говорили мне о прослушиваниях и приглашали меня на выступления.

Одним из таких парней был рок-певец и парикмахер (это всегда плохое сочетание) по имени Рон (Ron), которому нужна была квартира. Я позволил ему остановиться у меня. У него была куча подруг, и вскоре у нас была своя маленькая тусовка. В «Мьюзик Плас» я встретил фигуристую девчонку по имени Алли (Alli), и мы, фыркая, как слоны, от транквилизатора «Канебенол» («Canebenol»), попивая пиво, зависали в рок-клубе под названием «Старвуд» («Starwood»). Затем мы возвращались назад в мои апартаменты, трахались и слушали «Runt» Тодда Рандгрэна (Todd Rundgren). У меня были бесплатные наркотики, записи и секс, который я хотел. Также я купил автомобиль, «Плимут» 49-го года (’49 Plymouth), который стоил сто долларов и был таким дерьмовым, что, когда я решил заехать за Алли домой к его ролителям, мне пришлось в’езжать в горку задним ходом, потому что двигатель отказывался ехать туда по-другому.

Затем меня уволили из «Мьюзик Плас». Управляющий обвинил меня в краже денег из кассы, а я послал его.

“Сам пошёл!”, — завопил он мне в ответ.

Ослеплённый гневом, я бил его кулаком в лицо и в живот. Я вопил: «Ну! И что ты мне сделаешь?”

А сделать он мог немногое: у него была одна рука.

Но самое плохое было то, что он был прав: я крал деньги из кассы. Я был неуравновешенным парнем, который не любил, когда его обвиняли, даже, если это было заслуженно.

В КОНЦЕ КОНЦОВ, Я НАШЕЛ РАБОТУ, продавая пылесосы «Кирби» («Kirby») по телефону, но это было не единственное, чем я занимался. Один из продавцов рассказал мне о работе по чистке ковров, которая была доступна любому, кто имел автомобиль. Так что я взял работу по паровой чистке ковров с единственной целью — проникать в жилище людей, устанавливать отпариватель перед дверью в спальню, дабы держать хозяев на расстоянии, а самому в это время потрошить их аптечки в поисках наркотиков. За дополнительные деньги я приносил с собой бутыль с водой и говорил людям, что это — «Скотчгард» («Scotchgard» — средство для пропитки ковров), и, типа, я могу обработать их ковры так, чтобы грязь больше не приставала к ним. Я об’яснял, что текущая цена — 350$ за обработку всего дома, но т. к. я — студент, совмещающий работу и учёбу, я сделаю это за сто баксов, если они заплатят мне наличными и сохранят это в тайне. Так что я ходил по всему дому, разбрызгивая воду и воруя всякую всячину, в надежде на то, что они не заметят этого в течение нескольких дней.

У меня появилось достаточно много денег, но я все еще не платил за квартиру. Жилой комплекс, где я обитал, был похож на Мелроуз Плэйс (Melrose Place) для бомжей. Моими соседями была молодая пара, и, когда они ссорились и разбегались, я стал трахать жену, пока муж не возвращался назад. Затем мы с ним подружились и занялись продажей таблеток (quaaludes — депрессант), потому что в том месяце они вошли в моду. Кажется, я дошёл до того, что глотал их столько же, сколько и продавал.

В то же самое время я начал организовывать свою первую группу, объединившись с Роном и некоторыми его друзьями: девчонкой по имени Рэкс (Rex), которая пела и пила как Дженис Джоплин (Janis Joplin), и ее другом, которого звали Блэйк (Blake) или как-то так. Мы назвали себя «Рэкс Блэйд» («Rex Blade»), и, надо сказать, мы отлично смотрелись. У нас были белые штаны, со шнуровкой спереди и сзади, обтягивающие черные топы и крысиные волосы, которые напоминали Лейфа Гэрретта (Leif Garrett — актёр) в плохой день. Мы репетировали в офисном здании рядом с тем местом, где играли «Мо Мос» («Mau Maus»). К сожалению, звучали мы не столь же хорошо, как выглядели. Вспоминая прошлое, я понимаю, что единственной вещью, для чего нужна была «Рэкс Блэйд», было то, что это служило хорошим оправданием для потребления наркотиков, к тому же, я всегда мог наплести девчонкам, что играю в рок-группе.

Как обычно, мое дерьмовое отношение сделало и этот период моей жизни весьма коротким. Я думаю, что все мои переживания были всегда настолько короткими и преходящими, что, если хоть что-нибудь начинало обретать черты стабильности, я впадал в панику и, в конце концов, спасался бегством. Так что, я был отвергнут «Rex Blade», ибо совершил классическую ошибку для музыканта из начинающей рок-группы, которую многие совершали до меня и будут совершать до скончания времён. Это случается, когда ты впервые начинаешь писать песни. Твои слова кажутся очень важными, ты имеешь собственное видение, которое не совпадает с видением других. Ты слишком самовлюблен, чтобы понять, что единственный способ становиться лучше — это слушать других людей. Эта проблема возникла из-за моего упорства и непостоянства. На месте Рекс или Блэйка я тоже вышвырнул бы меня из группы, вместе с моими песенками в три аккорда, которые я считал просто шедеврами.

Это был последний раз, когда я слышал его голос.

Я проплакал много часов подряд, я вытаскивал пластинки из картонных обложек и бросал их в противоположную стену, наблюдая, как они разлетаются на мелкие кусочки. Я хватал куски винила и скрёб ими свои руки вверх-вниз и крест-накрест до тех пор, пока на красной распухшей коже не выступали капельки крови. Хотя я не думал, что смогу уснуть той ночью, но, так или иначе, первое, что я сделал, проснувшись следующим утром удивительно спокойным, я решил изменить своё имя, данное мне при рождении. Я не хотел всю оставшуюся жизнь таскать его, как ярмо, и быть тёзкой этого человека. Какое он имел право сказать, что я — не его сын, если он даже никогда не был мне отцом? Сначала я убил Фрэнка Феранна Младшего в песне «On with the Show», написав: