Григорий Волчек - Виктор Курнатовский

И Курнатовский и Кашинский прекрасно понимали, что ночной обыск, произведенный у них, не случайность. Видимо, полиция кое-что узнала. Следовательно, можно ждать обыска на Моховой, в самом университете, полицейские теперь часто заглядывали сюда. Во всех центрах России, где находились высшие учебные заведения, именно в это время вспыхнули протесты против введения нового реакционного устава, который ликвидировал те немногие права, которыми пользовались студенты по сравнительно либеральному уставу 1863 года. Эти права отбирались исподволь, но настойчиво и методично: то отменят студенческие товарищеские суды, то так называемую университетскую автономию. В высших учебных заведениях вменялось в обязанность посещать церковь для исповеди и причастия. А что такое в действительности была «тайна исповеди», хорошо знали и студенты, и священники, и… охранка.

Курнатовский и Кашинский не ошиблись: в университете появилась полиция. Тимирязев еще стоял на кафедре, когда ему передали записку. Он прочел ее и нахмурился.

— Господа студенты, — обратился он к аудитории. — Боюсь, что я не смогу закончить лекцию. Впрочем, все основное о Дарвине мною сказано. Я хотел поделиться с вами своими воспоминаниями о встрече с этим замечательным человеком, о тех теплых чувствах, которые он питал к русскому народу. Но в университет пожаловала полиция, и это, несомненно, отвлечет и мое и ваше внимание. Прошу извинить меня и на этом закончить.

Аудитория, переполненная молодежью, стоя аплодировала Тимирязеву. Студенты благодарили любимого профессора и за блестящую лекцию и за то, что он как бы предупредил: будьте начеку — враг на пороге!

Курнатовский переглянулся с Кашинским: как быть? У них еще осталось несколько книг и брошюр. Попадись эта литература в руки полиции — горя не оберешься.

— Рядом профессорская, — шепнул Курнатовский. — Давай попытаемся…

Они быстро вышли из аудитории и почти бегом направились в профессорскую. Там они увидели Тимирязева, который укладывал бумаги в портфель. Кашинский стал у двери, а Курнатовский стремительно подошел к Тимирязеву.

— Климент Аркадьевич, — взволнованно сказал Виктор, — мы знаем вас как защитника и друга. Если полицейские найдут этот сверток, некоторым из ваших учеников грозит тюрьма…

— Вы хотите, — сказал Тимирязев, — чтобы я унес его в своем портфеле?

— Мы просим, просим вас, Климент Аркадьевич.

— А что там: гремучая ртуть, нитроглицерин? — с улыбкой спросил Тимирязев.

— О, значительно сильнее! — возразил Курнатовский. — Маркс, Плеханов!

Тимирязев рассмеялся.

— Старые знакомые! — и, уложив литературу в портфель, уже на ходу, направляясь к двери, сказал Курнатовскому: — Пришлите завтра надежного человека в Петровскую академию. После трех я буду работать в теплице.

Он пошел, провожаемый влюбленными взглядами Курнатовского и Кашинского. Гордо подняв голову, профессор миновал полицейский заслон: во избежание скандала профессоров и преподавателей не обыскивали.

Минуло несколько дней. Революционные прокламации, брошюры появились у ткачей Трехгорной мануфактуры, на красильных и мебельных фабриках, у железнодорожников и печатников.

Социал-демократическая организация Московского университета с каждым днем становилась активнее. В Москве ждали Бруснева, видного петербургского социал-демократа. Курнатовский и Кашинский решили тотчас же после приезда Бруснева создать в Москве крупную социал-демократическую организацию, чтобы охватить другие учебные заведения, а также вовлечь в нее рабочих.

Но не дремала и полиция. Между департаментом полиции в Петербурге и московским обер-полицмейстером шла усиленная переписка. Начиная с января 1889 года интерес к личности Виктора Курнатовского со стороны жандармов и агентов охранного отделения настолько усилился, что донесения о каждом его шаге отправлялись из Москвы в Петербург по два-три раза в неделю. Даже его увлечение химией рассматривалось как нечто связанное с антиправительственной деятельностью. Из Москвы писали в Петербург, что студент Курнатовский, видимо, готовит бомбы для террористических актов.

И тогда, это было 20 марта 1889 года, из Петербурга пришел лаконичный приказ обыскать и арестовать.

Виктор не ожидал, что развязка наступит так скоро, хотя и чувствовал, что за ним следят.

Как-то вечером, после лекций, он сидел у себя дома. Примостившись у стола, заставленного химической посудой, Виктор читал книгу Менделеева. Стояла непривычная тишина — все куда-то разбрелись.

Виктор задумался, перечитывая несколько раз слова Менделеева: «…убежденный в том, что исследование урана… приведет еще к новым открытиям, я смело рекомендую тем, кто ищет предметов для новых исследований, особенно тщательно заняться урановыми соединениями…»

И вдруг — стук в дверь. Он умел распознавать этот стук среди множества других: властный, повелительный.

— Откройте, Виктор Константинович, к вам опять пожаловала полиция, — послышался голос Финляндского.

Дверь комнаты была заперта на ключ. Виктор воспользовался этим и мгновенно сжег несколько крохотных листков бумаги с адресами, шифрами, явками.

— Сейчас, сейчас открою…

И вдруг ребячливая улыбка появилась на его лице: развлекусь напоследок. Он взял один из лежавших на столе пакетиков и направился к двери. На пороге стоял знакомый ему вахмистр, тот самый, который собирался отправить в Соловки Рафаэля. А за его спиной — человек пять-шесть полицейских.

— Господин вахмистр, — воскликнул Курнатовский, — не входите, пока я не закончу опыта! Иначе я ни за что не отвечаю.

Но полицейские рвались в дверь. Тогда Курнатовский быстро высыпал из пакетика белый порошок. Раздался треск. Вспышка… Полицейских точно вымело из комнаты.

— Я же предупреждал вас, господа, — сказал, едва сдерживая смех, Курнатовский.

— Побойтесь бога, господин студент, — прохрипел откуда-то из темноты коридора вахмистр. — Здесь дети живут, женщины…

— Я просил, — снова властно сказал Курчатовский, — не входить без разрешения в комнату. Пусть пока сюда войдет господин Финляндский, а вас прошу подождать несколько минут. Тем более, — снова обратился он к вахмистру, — что вам видно все, что я делаю. И, кстати, ничего незаконного я не собираюсь делать, успокойтесь.

Финляндский с некоторым опасением вошел в комнату.

— Да не бойтесь, — тихо шепнул ему Виктор.

Он достал деньги и расплатился с хозяином за комнату. Вынул из-под постели чемодан, уложил в него вещи и книги и попросил Финляндского отослать все сестре, которой он напишет.

А химическую посуду прошу вас передать соседям-студентам. Хорошо, если бы они ее продали, а деньги переслали мне в тюрьму. Там деньги тоже нужны. — После этих слов Курнатовский жестом пригласил полицейских войти.