Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

Сразу после Сен-Дени хотели попасть в новый для нас музей эротики, но он только до двух часов дня. Это чтобы в него не ходили настоящие эротоманы. Вперед по музейной карте дальше!

Музей сточных вод. Это один из самых интересных музеев, виденных мною. Цивилизация начинается с сортира. Моя жена думает, что вода течет из стены. Любой студент полагает, что унитазом все и заканчивается, там внизу, в белой дырке его навоз кто-то съедает. Если бы студентки прониклись сочувствием к труду канализационщиков, никто из них не бросал бы в унитаз тампаксы и пластмассовые бутылки. Музей находится в центре Парижа, возле одного из мостов, в старом коллекторе. Все блестит, но текут сточные воды и попахивает. Много старинных приспособлений и механизмов.

Музей Консьержери. Старый королевский замок и дворец. Потом, естественно, тюрьма. Это то, что я из жадности пропускал в прошлые разы. И здесь волновала меня скорее не историческая действительность, а литература: камера, в которой держали перед судом и казнью Марию-Антуанетту. Я ее уже люблю и сочувствую ей. Для меня существует только история описанная австрийцем же, как и его знаменитая королева-землячка, Стефаном Цвейгом. Низкое, темное окно, манекены, изображающие королеву, читающую письмо, солдата, наблюдающего за узницей. Демократы постановили, чтобы за австриячкой, кроме тюремщика, наблюдал еще солдат, постоянно находящийся в камере. Какая приобщенность к величию: солдат может видеть, как его бывшая королева отправляет естественные потребности или, если он скромник и отвернулся, слышать, как журчит высочайшая струя.

Наверху в отдельной комнате список гильотинированных в революционное французское лихолетье. И «бывшие дворяне», и «простые фермеры». ГУЛАГ после этих во всю стену списков, кажется лишь дальнейшим движением цивилизации. Списки огромны, и ведь это лишь списки, а сколько за ними рук, ног, локонов, шей и голов.

Нижний зал Консьержери — это пламенеющая готика. Огромный, воистину королевский зал. Огромные камины. Еще большие камины на кухне. Челядь ела, пила, спала и испражнялась. Какой же величины стояли урыльники? Проблема общественного или коллективного питания успешно решалась и тогда.

Лувр, конечно, перегружен, он как тот библиотекарь, который на каждый вопрос читателя сует ему докторскую диссертацию. Может быть, это связано с тем, что он не просто музей, а еще и грандиозное шоу, собирающее самого разнообразного зрителя. Но какая пропускная способность! Эрмитаж, не уступающий Лувру по величию и составу коллекции, конечно, в техническом отношении в прошлом веке.

Можно скептически относиться к строительству во дворе Лувра «Пирамид», под которыми оказался «предбанник» музея, но это счастливая идея позволила точно, а главное, быстро распределить все людские потоки. И здесь невольно: сколько недополученных денег у русской культуры? Но нужны были первые правительственные инвестиции. Пожадничали.

Кстати, общий билет во все музеи позволяет еще и стимулировать посещаемость, т. е. создать моду, престиж на посещение музеев. Это как низкие налоги, их хочется платить.

В Лувр попали около шести, по средам он работает до 21.45, за два часа осмотрели французскую скульптуру, древний Вавилон и апартаменты Наполеона III. В апартаментах все похоже на роскошь Александра III. Как в это время завитушек и бархатных портьер боролись с пылью? Наибольшее впечатление произвела пожилая соотечественница расхаживающая по апартаментам в шлепанцах. Все то же: жили же люди!

Мысль о том, что империя крепко пограбила свои провинции.

Каменные быки из Месопотамии. Несколько раз был в Ираке, а ничего подобного не видел.

Мысль о том, что в писании дневника есть опасность: не поторопишься, отложишь — и одно впечатление затмевает другое.

Музей О. Бальзака, в Пасси. Ехали туда с пересадками. «Мы ждем вас после 24 мая» — это на плакатике, который висел на двери дома, где жил Бальзак в Пасси. Я с досадой приписал своей профессорской авторучкой: «Очень хреново!». Я представил себе, как кого-нибудь из соотечественников моя приписка повеселит. Если, конечно, соотечественник умеет читать.

В Лувре есть буклеты на всех языках — кроме русского.

Зато под одним из мостов призыв нашей соотечественницы «Сосу здесь! Маша», меня эта надпись повеселила, как весточка с Родины.

После неудачи в Пасси мы с С.П. от замечательного «Дома Радио» — это неподалеку, карикатура на него есть в Москве — круглый жилой дом в Матвеевском, автобусом отправились на Вандомскую площадь. План во что бы то ни стало нужно выполнять — просмотреть музеев на 180 франков (именно столько стоит музейная карта на 3 дня).

Музей Виктора Гюго.

В 20.30 в 14 квартале у Клода Фриу и Сокологорской. Позже подъехал Рено Фабр. Описать квартиру Фриу и Сокологорской очень трудно: это, с мельчайшими деталями, декорация к опере Пуччини «Богема». Только эта огромная мансарда находится на втором этаже. Сын Ирины Ивановны и Клода Игорь сейчас преподает где-то в Марокко. Судя по всему, эта парижская собственность ему ни к чему. Но такой интерьер строится всю жизнь. Здесь нет просто книг, просто афиш, просто сувениров — все принадлежит жизни, за каждым предметом история, за книгой автор. Но все ветшает, требует ремонта. Я представляю, как со временем это окажется никому не нужным.

Ужинали в этой самой обстановке. Меню было по-французски скромным: омлет с сыром и ветчиной, красная фасоль с кусочками мяса, торт, чай, традиционный сыр. Здесь дело не во французской прижимистости, а в невероятной занятости Ирины Ивановны и Клода. Клод, кстати, выпускает 5-томник Маяковского со своими комментариями. Мне кажется, что мы в России этого поэта мирового класса окончательно забыли. Вина было много. Я впервые попробовал «Вдову Клико». Отличается французское шампанское от вина, которое называли «Советским шампанским». Посидели тихо и ладно: четыре ректора как никак…

Разговор крутился вокруг отсутствия вступительных экзаменов во французских университетах, записываются эмигранты: алжирцы, выходцы из Африки, — но это еще и социальная реабилитация. Разговор крутился вокруг национальной проблемы. Фриу сразу обозначил свою позицию по Чечне: для его поколения много значила борьба против войны во Вьетнаме и Алжире. Я понимаю, это стабилизировало духовный мир. Здесь есть и обязательная привычка интеллигенции бороться «против» государства. Привычка — рефлекс к подобной благостной цивилизации. Разумеется, понять, почему многие деятели культуры, в частности, Михалков и Сокуров, занимают своеобразную и такую близкую мне позицию по Чечне, Фриу не хочет.

Ирина Ивановна с облегчением обнаружила, что мы доберемся до нашего общежития своим ходом. У Клода и Сокологорской дивной красоты афганская борзая. Шерсть везде, как и у меня в квартире.