Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

Но, вернусь к вопросу о русском ресторане. «Русские рестораны обычно очень дорогие…» — «Для новых французов» — это С.П. «Это правда, — чуть раздвинул свои узкие губы Сен-Мари — они дорогие, но вот этот ресторанчик — совсем как обычный. Я в нем был и мне там понравилось». Для нас, конечно, посещение русского ресторана — это несбыточная мечта — русские у себя дома, русские в представление французов — основные-то посетители французы, как в китайские рестораны не затащишь китайца, — русский ресторан для нас, русских, это зеркало в зеркале. Что в нем отразится? Но вот тут, в ресторане «Казачье веселье» мы и сделали некоторую промашку, ввели Ива-Мари в расход.

Дело в том, оказывается, что в любом французском ресторане существует «меню» — это как бы наш комплексный обед, цены, если ты заказываешь «меню», — умеренные. И все в этом «Казачьем веселье» было в полном порядке, милый бармен лет пятидесяти прекрасно говорил по-русски и по-французски, и приготовлено все было с прелестной умелостью, но мы, кроме «меню», заказали еще «борщ». Соблазнился я цитатой из Пушкина, и соблазнил всех на пожарские котлеты, отказавшись от бефстроганов. В «меню» входил набор закусок: селедка, капуста и русский салат (оливье — только без мяса или курицы). Вторые блюда: пожарские котлеты и бефстроганов. Десерт: лимонный пирог (слоеное тесто с начинкой из меда и лимонного сока), ватрушка и кисель. Все демократически согласились на лимонник. Но пока мы размышляли над «аперитивом», — слово это не совсем привычное для русского уха — хозяин произнес с особым смаком, пока решали, вишневая наливка или смородиновая, невольно подумалось: ну какой обед без борща? А теперь сравнительные суммы: «Пожарские котлеты» — 32 франка, «Борщ» — 68. Всегда, Сережа, помни о «меню» и не разрешай захватить себя обеденной энергии. Но, к счастью, борщ был, хотя и без мяса, как борщ, очень вкусный и с настоящей сметаной и маленькими пирожками с мясом.

Естественно, — ресторан крошечный, на 20 мест. Захотелось увидеть творца этих гастрономических совершенств, и увидели: женщина лет 45-ти, она преподавала домоводство, шла за своими детьми, из школы, где работала, в школу, где они учились (школа была с «французским» уклоном). Потом дети «зацепились» здесь. Но разве моя сестра Татьяна не «зацепилась»? Открыли с мужем семейный ресторан. Муж, тот самый вежливый и предупредительный официант (бармен), знает язык, тоже был учителем. Из Москвы уехал зам. директора издательства «Просвещение». Стоило ли менять одну долю на другую? Я бы не смог. Я выше всех считаю долю русского писателя на своей родине.

Теперь о Жорж Санд. Прелестный, во дворах доходных домов, особнячок в центре, но ближе к Монмартру. Санд какими-то родственными узами была присоединена к художнику Шефферу, крепкому портретисту второй половины XIX века. Что-то вроде наших академистов. А он был учитель императорских детей, хорошим, одна из принцесс стала профессиональным скульптором. Сохранили именно его музей, картины, но «паровозом» собрание вещей и художественных предметов связали с «романтической жизнью» — с Жорж Санд.

Самое интересное: правильно или нет, но Аврора Дюдеван считается дальним потомком знаменитой на всю Европу связи Августо Сильного Саксонского и знаменитой авантюристки графини Авроры Кеигсмарк. (А.Толстой «Петр Первый») И бабушка, и правнучка с мужчинами обращаться умели.

В музее — выставка чудесных портретов и женских украшений времен Империи. Веера, ожерелья, браслеты, брошки, диадемы — все на фоне чудесных, «роскошных» портретов. Вся выставка направлена против сегодняшней феминизации женщины — против «деловой женщины», в которой мы с изумлением обнаруживаем, что она еще женщина.

Начал читать Гениса «Иван Петрович умер» — статьи о литературе — ярко, порой действенно, но холодно.

Разговоры с Ив-Мари касались его отца — старого поэта, живущего в Бретани. До сих пор пишет, собирает книги и все те же проблемы — «темного» населения.

Против воли, я замечаю, как много эти черные и смуглые люди все же делают. Все они каменщики, штукатуры, чернорабочие. Франция ли пользуется их трудом, они ли пользуются социальным богатством страны — сказать трудно. Они вместе. Закон запрещает статистике подсчитывать эмигрантов и новых (родившихся здесь) французов по цвету кожи и этнической основе. Они все — французы. Возможно, это социальная трусость, но может быть — акт прозорливости. Почему-то мне лично не хочется увидеть Францию 21-го или 22-го веков. Да и Россию тоже. Важно было бы, чтобы они остались.

Я все чаще, читая того или иного автора, обращаю внимание на годы жизни. Сколько?

Ездили в Шантийи, в замок Конде и Монморанси. Прекрасный сад, спроектированный Ленотром: гений всегда должен делать много и быстро. Есть памятник Ленотру. Частный музей, подаренный собирателем, герцогом, государству. Очень много знаменитых портретов. Но все в путеводителе.

Самое яркое — в поезде: молодая пара, мальчик и девочка лет по 20–22 читали: она — «Теорему» Пазолини, не знаю, сценарий ли, или есть такой роман, а он — «Лолиту» Набокова.

Вечером в кино видели «Лунного папу» Худайназарова. Хорошо, но очень экспертно. Собственная родная таджикская этнография продается, как газ.

27 мая, суббота. Очень узок круг моих наблюдений. Утром поели и — за работу, в музеи. Решили сделать финальный аккорд — купить музейную карту на один день — 80 франков на одного. В метро опять двое русских музыкантов — аккордеонист и саксофонист. Обоим до тридцати лет — оба узнаются по специфически русской повадке, отчасти по одежде — оба в сандалетах (но у одного на босу ногу, у другого с носками), и, конечно, по музыке. Играли они с невыразимым изяществом, легко перебирая короткие пьески, и оба были так обворожительны и пластичны, что мы ими залюбовались. Играли они два перегона. Один почти у двери, а другой, облокотившись на какую-то стальную держалку. Потом аккордеонист пошел собирать деньги, а саксофонист в это время играл. Они, кстати, много играли из Вертинского «Дорогой длинною, да ночью лунною…». Мы тоже, несмотря на скудный кошелек, дали 5 франков.

1. Музей Бальзака

2. Музей Д`Орсей

3. Могила Наполеона

4. Музей великой Армии

Французы в музеях любят роскошь. Наверное, поэтому в их музеях внимание придают обстановке. В нашем понимании, когда разворачиваются щиты с документами о литературной жизни, музей Бальзака скуден. Домик в самом центре Парижа, в районе Пасси, но расположен таким образом, что никогда не подумаешь, что он, как горская сакля, спускается вниз по горе, а попадаешь ты лишь на его первый (четвертый) этаж. Садик, куда этот первый этаж выходит, хорош. В него сверху смотрит многоэтажный дом. Наибольшее впечатление произвела страница верстки, правленная рукой Бальзака. Это очень напоминает, как работаю и я, грешный, и любой писатель, уточняю и делаю выпуклее мысль. Все поля полны правкой. Правил Бальзак «по газетному» на «вожжах». Из технологии: так же, как и в «Комнате под сводами» в Ясной поляне, у французского мэтра подпилены ножки рабочего кресла. К старости писатель становится слаб глазами. Внутренняя зоркость увеличивается, а зрение слабеет.