Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

Я разговаривал с ней два с половиной часа. Но все мои доводы разбиваются о ее внутренние планы и о том, как же она теперь выйдет на работу. Я уже знаю ее уклончиво-сосредоточенное выражение лица, когда что-нибудь из задуманного не получается. И по мере того, как она упорствует у меня все меньше и меньше жалости. Во время разговора возникает мысль о том, чтобы сделать О.В. заведующим плановым отделом, у нас здесь вакансия, отдел такой нам нужен. Но позже, говорю я. А почему не сейчас. И хотя отдел нужен уже сейчас, но все равно назначать буду позже, чтобы не перешагивали через мою волю. Она говорит, что будет думать, зная мою отходчивость и рефлексию, а я говорю, что приказ отдам сегодня же. Возник даже такой пассаж: «Может быть, я не буду прерывать отпуска» — «Я тебя предупреждал, что выходишь рано. Теперь ты вышла. Заявление лежит в отделе кадров. Ты можешь взять отпуск, но уже с новой должности».

В «Известиях» появилась довольно злая и явно заказная статья про институт. Называется «Совхоз тщеславия. Литинститут — последнее место, где можно стать гением за государственный счет». Написал ее некто Дмитрий Соколов-Митрич. Статье предшествует явно постановочная фотография перед памятником Герцена двое ребят пьют из горла (судя по тексту, подразумевается, водка). Лиц у ребят не видно. Пафос статьи: отсюда не выходит никаких талантливых людей, печатающихся в центральной печати. Я, кстати, сразу же дал задание библиографическому отделу сделать мне список публикаций наших студентов по центральной журнальной периодике. Только их последнее время, кажется, и печатают. Литература стоит. В конце статьи интервью с Вл. Ивановичем Новиковым, тем самым, нашим, которого прокатили на выборах, который обозлен. «Это заведение провинциальное, не разомкнутое в широкое литературное пространство, там слишком велик процент людей, которые ничему научить не могут, а особенно не могут научить писать, потому что сами не умеют…Там слишком много красно-коричневой нечисти, неофициально по-прежнему действует пятый пункт. Институт отчетливо ориентирован на худший из Союзов писателей — тот, в котором «Завтра» и Проханов. Но я могу вообразить себе и лучшее будущее этого заведения. Все зависит от людей, которые в нем будут работать… Типичная жизнь студента Литинститута — это питье водки в общежитии, непосещение выставок, театров, всего, чем Москва богата». Вот это осведомленность.

Я приказал вывесить эту статью на стенде публикаций у нас в институте. Пусть в первую очередь студенты видят, как представляют их просвещенный профессор МГУ и некто Соколов-Митрич. Посмотреть бы как-нибудь на него.

В субботнем номере «Независимой газеты» появилось мое эссе о пище — это полторы полосы, полтора газетных листа. К сожалению, и здесь не обошлось без сокращений. Конец публикации этим был испорчен. Отсутствие всей предыстории дяди Коли и Центральные бани исчезли.

Вечером я пошел в «Звездный» в кино на фильм «Криминальные сцены». В.С. заказала билеты, а они по 100 рублей. Для кого? Кто готов выложить, чтобы не почувствовать такие деньги? Режиссеров и актеров не знаю, фильм французский. Это, как обычно, расследование, которое тянет за собою ряд эпизодов. В зале всего пара десятков человек. Сравнивая «ихние» и наши милицейские возможности понимаю, как страшно жить у нас. Кому нужны наши убитые, наши обездоленные. Смотрю с увлечением и тут понимаю, что это стилистика не американского кино. Оно уже не просто надоело, оно уже раздражает.

Умер Нерубайло.

21 ноября, вторник. Утром, когда я берегу и коплю силы для семинара, раздается телефонный звонок: мать Ольги Васильевны. Она мне хочет объяснить… Я нагрелся мгновенно, как чайник — «Тефаль», и объяснил этой женщине, что снимаю ее даже не потому, что она подослала ко мне бандитов, а потому что она плохой бухгалтер. Бухгалтер, который не хочет учиться, а предпочитает все спорить и спорить.

Днем с О.В. еще инцидент. Ее визит ко мне пропускаю. Неинтересно даже в человеческом плане. Но из отдела кадров она вдруг выкрадывает заявление о возвращения из отпуска. Ей во что бы то ни стало, надо остаться, хотя бы на время, хотя бы в отпуске, главным бухгалтером. «Сергей Николаевич разрешил». Через пять минут я на нее наорал: «Ты никогда не подойдешь к бухгалтерии, если немедленно не вернешь заявление обратно». Пришлось объясниться и более горячим образом: «Ты не думай, что сможешь пересидеть. Я собираюсь жить долго и долго здесь работать. И работать здесь счастливо». Был глухой намек на новый наезд бандитов. Накануне она пыталась воздействовать на Ирину Николаевну, чтобы та написала мне заявление, что будто бы не справляется с обязанностями главного бухгалтера. Пишу обо всем этом так подробно, потому что для меня это еще не освоенный литературой тип, и как подступить к нему, я не знаю.

В пять состоялся Оргкомитет по созыву съезда. Я попытался смягчить некоторые формулировки, не потому что даже кого-то жалко, а потому что не хочу грязи. Хочу отделить ругань от решения юридических вопросов. Феликс Кузнецов, который, как всегда, хочет какого-то нового влияния, сказал, что «Есин замыливает». Предвижу и возможные ответные шаги среднеазиатов. Всем здесь командует Ларионов, который, чувствуется, глубоко Пулатовым оскорблен. По некоторым репликам я понял, что хочется нашим русским товарищам вернуться и к решению вопроса о Литинституте.

Продолжаю читать книгу Штефана Плаггенборга «Революция и культура». Здесь нет каких-то экстатических выкриков, которые хочется поцитировать, но само спокойное разбирательство с эпохой и временем, сама неожиданная постановка вопросов о пропаганде, о воспитании масс затягивает своей логикой и доказательствами. Плагенбор молодец еще и потому, что просмотрел кучу «низового» материала, которого так чураются наши исследователи. Много нового в сведениях о революционных праздниках, о «переделке» человека, об экскурсиях, о монументальной пропаганде и пр.

В девять опять в «Звездный» ходил смотреть французский фильм «Развратник». Он переводится и как-то еще, типа свободолюбец и пр. Это про Дидро с Фанни Ардан и Винсан Перес. Великолепная картина, нарядная, увлекательная, преувеличенно эротичная. Но это и картина, о том, почему произошла Французская Революция.

22 ноября, среда. Накануне раздался странный звонок. Я вполне могу забыть и фамилию и уже почти забыл сам факт этого эпизода. Звонил Владимир Михайлович Гориккер — режиссер, снявший когда-то фильм с моим участием «Соната Бетховена». Это была одночастевка на Высших режиссерских курсах. У меня были сложные отношения с этим человеком. И этот фильм, только потому, что действие происходило во время гражданской войны, и его следующий сделанный по сентиментальному рассказу Паустовского, я считал конъюнктурными. В молодые годы Гориккер был женат на выдающейся нашей певице Галине Олейниченко, у него было музыкальное образование, и его работы я трактовал так: в другие места не протиснулся, значит, схватился за музыку. Или почти так. В общем, Горрикеру исполнилось 75 лет, и в Музее кино показывали его ретроспективу. Он позвонил мне, я взял несколько человек с работы, взял для подарка книгу, купил розу. Как мог. Но главное и этот фильм со мною мне очень понравился, и произвел огромное впечатление другой гориккерский фильм «Моцарт и Сальери» по опере Римского-Корсакова. Здесь четыре выдающихся актера: П.Глебов, И.Смоктуновский, Пирогов и Лемешев. Глебов просто произвел на меня такое же впечатление, как в свое время Бондарчук в «Тарасе Шевченко». Я помню, как довольно бестолково снимался, а как В.М. все смонтировал, какие лица, детали и какая акцентировка. Как поверхностны мы в наших суждениях. Какой великий был это подцензурный советский кинематограф. Я обязательно напишу эссе о кино. Так же, как я написал о пище. Надо подумать, запустить в подсознание и ждать оттуда результатов. Не пиши, Есин, торопливо.