Дмитрий Шевченко - Кремлёвские нравы

Социализм впервые отметил таланты Алиева. Из Москвы пришло распоряжение — наградить рационализатора месячным окладом, присвоить звание техника-лейтенанта (железные дороги были тогда военизированы), а фотографию вывесить на городской Доске почета. Его выдвинули на всесоюзную премию и начали готовить документы для командировки в Китай — делиться опытом. Начальник железной дороги генерал Зеленый обронил как-то в разговоре:

— Да тебе, парень, в партию надо. Рекомендация — за мной…

С Доской почета, будь она неладна, вышел конфуз. В эйфории Тосик совсем забыл, что точно такое же фото было разослано органами во многие отделения милиции с пометкой «особо опасный рецидивист, уголовный авторитет, член семьи врага народа».

За славу надо платить…

Вместо утки по-пекински предстояло хлебать баланду ещё много лет учли все побеги. Спасибо генералу Зеленому — он был так потрясен и расстроен («Алиев ведь зарплату больше года на всю бригаду получал и ни копейки не присвоил»), что просил тройку не прибавлять новый срок…

Сталинскую амнистию Алиев встретил в крытой тюрьме Благовещенска. Под неё он не подпадал — злостный рецидивист. Впервые ощутил Толя подлинное отчаяние — такое, хоть в петлю полезай! И впервые сделал то, что дал себе слово не делать никогда, — покалечил себя. Проглотил кусок карбида, сжег желудок. В амнистии был потаенный пункт — он его хорошо запомнил: хронические больные отпускаются на волю…

Прощаясь с Алиевым, сокамерники предложили ему стать вором в законе. О его справедливости легенды ходили. Предложение почетное. Но он отказался. Все же хотелось иметь свое дело. А разве позволено вору в законе трудиться? «Авторитетом» же он останется, это точно, авторитет у него никто не отнимет.

Он вернулся в Москву и начал с малого. Обошел продовольственные магазины и определил, в чем дефицит. Особенно не хватало в столичных гастрономах шоколада. Несколько недель провел в Ленинской библиотеке, изучал рецептуру. Затем отыскал заброшенный подвал, закупил шоколадную эссенцию, фольгу, а под пресс приспособил автомобильный домкрат. За «смену» удавалось «отлить» до полутора тысяч шоколадных медалей — помните, были такие с изображением Петра I, павильонов ВДНХ, Дня Победы… В магазинах товар принимали охотно — думали с местной фабрики: шоколад был высшего качества…

Но состояние на медальках не сделаешь. Чего ещё всегда в России не хватало, так это дорог. Анатолий Александрович, детально изучив советское законодательство, нашел зацепку, позволившую ему в скором времени открыть первый в Союзе дорожно-строительный кооператив. Тогда начиналось освоение Нечерноземья, и асфальтовые микрозаводы, которые он впервые решил внедрить, быстро нашли признание по всей стране. Алиев купил в Москве квартиру на Кировской.1

На него уже работали многочисленные бригады укладчиков асфальта в десятках областей. Но выгодный бизнес лопнул. Была в СССР такая зловещая организация, которую боялись как огня все маломальские предприниматели, её появление всегда как удар обухом по голове, — ОБХСС называлась. Доходы Тосика её волновали давно. Вообще в разгар социализма постыдно было быть богатым. Однако документы «мафиози» оказались в полном порядки. Тогда мудрецы из органов обвинили его в покупке «Волги» в обход магазина и пригрозили новым сроком. Такого для себя он больше не захотел. И решил отказаться от выгодного процветающего дела. Опять все с начала?

Единственная радость, которая оставалась в жизни, — жена Люся. Они поженились после его выхода из тюрьмы, в городе юности — Тбилиси, уже во времена хрущевской оттепели. Мама Люси была в ужасе, отговаривала дочку до самого дня свадьбы. «За вора замуж идешь. Да он тебя старше в два раза!» Это же надо такому случиться — Люсиной мама была та самая строгая пионервожатая, которая четверть века назад снимала юному карманнику красный галстук…

Алиев решил уйти в подполье. Прямо на квартире — благо большая бывший «асфальтовый король» оборудовал сразу два цеха: парфюмерный и пошивочный. В одной комнате стрекотала дробильная машина. Шло изготовление из фольги модного в ту пору «крема-блесток» от «Диора». (В 70-е на всех углах, в аэропортах и подземных переходах слышался этот призывный цыганский возглас: «Блестки, блестки!» Женщины с ума сходили от новомодной «французской» выдумки.) Тосик привлек к выгодному делу профессиональных парфюмеров, ездил даже советоваться в Прибалтику, на лучшую тогда в Союзе фирму «Дзинтарс», к «нюхачам» — консультантам по запахам. В итоге алиевские блестки даже превзошли диоровские — пахли так же, а держались дольше…

Другой цех приступил к изготовлению джинсов. Тоже беспроигрышное дело. Стены комнаты Алиев задрапировал коврами — чтобы соседи не слышали шума многочисленных швейных машинок. Почти десятилетие «Пума» и «Райфл» с Мясницкой успешно завоевывали отечественный рынок. Потом появились теплые куртки-«аляски», о которых так мечтали зеки на Колыме.

С этих первых двух маленьких опытов и началось в стране «движение цеховиков». Ученики вскоре обскакали своего патрона, сколотили состояние и подались на Запад. Анатолий Александрович с женой решили никуда не трогаться — во-первых, возраст уже не тот, поздно; во-вторых, кто-то же должен учить новое поколение сожительствовать с советской действительностью.

В начале 90-х, будучи уже пожилым человеком, Алиев, наконец, осуществил мечту жизни — открыл настоящее легальное собственное дело фабрику по пошиву рабочей одежды. Но отчизна, уже вроде и не социалистическая, снова показала ему свои зубы. Налоги были так непомерны, что он вскоре разорился. На арену выходили молодые львы, им предстояло завоевывать этот мир, и они с радостью врывались в него, за считанные месяцы совершая то, на что у него ушла вся жизнь…

Спрашиваю у Тосика, как он чувствует себя сегодня — в эпоху рыночных реформ, когда все его идеи и начинания стали реальностью, когда больше не сажают за хранение валюты, за частную торговлю, за предпринимательство, а, напротив, некоторых приглашают и в президентский лайнер.

— Было это в Западной Грузии, — вместо ответа сказал старик, — в городке Кибули сразу после войны, я тогда сопровождал товарные вагоны. Однажды мы остановились у маленькой угольной шахты, которая обеспечивала топливом проходящие составы. Вагонетки в шахте тащили лошади. Они работали в подземелье месяцами, там же в темноте и кормились. Но раз в год руководство шахты устраивало им праздник — лошадей поднимали на волю. Отвыкшие от света, они слепли. Как выводили их наружу — помню до сих пор. Лошади кувыркались, ржали, радовались солнышку, которое им уже не суждено было увидеть, носились по загону, и, казалось, благодарили неизвестно за что своих мучителей…