Алоис Цвайгер - Кровавое безумие Восточного фронта

Каждое утро мы двигались дальше. Я уже не чувствовал в кровь сбитых ног — ведь я с первого дня плена так и ходил босиком. Из-за жары, голода и жажды я страдал от приступов головокружения. Все труднее и труднее было устоять на ногах. Некоторых приходилось поддерживать, если они падали, то уже не поднимались. Таких обычно отправляли в хвост колонны, ну а какова была их дальнейшая судьба, остается лишь догадываться. Мы, по крайней мере, запрещали себе даже думать об этом. Иногда раздавались выстрелы, вероятно, так избавлялись от лишней обузы в пути. С нами обращались как со скотиной, когда скотина заболевает, ее просто из милости пристреливают. Как же низко способен пасть человек!

Как правило, раз в день на нашем пути оказывалась речка. Нам разрешалось помыться и вдоволь напиться воды. Но это мало улучшало наше физическое состояние, что же касается психического, тут уж каждый дошел, как говорится, до точки. От многих наших приходилось слышать: «А мне наплевать, когда меня пристрелят, сейчас или потом»,

23 июля, после девяти дней пешего марша мы на излете физических сил добрели наконец до Могилева. Но не все добрели. Тех, которые были не в состоянии идти, либо пристрелили, либо они сами умерли от истощения. Их могилы так и канули в неизвестность.

В Могилев прибыли колонны пленных со всех направлений. Нас, 7 тысяч человек, разместили в здании полуразрушенной фабрики, обнесенной колючей проволокой.

Следующие две недели прошли в томительном нервозном ожидании. К голоду и жажде, ставшим нашими постоянными спутниками, прибавилось и тоскливое чувство неопределенности. Раз в день нам давали котелок водянистой похлебки и кусок хлеба. Спали мы на голом бетонном полу или же на листах железа, как кому выпадет.

Потом половину пленных отправили по железной дороге куда-то в сторону Москвы. Об их судьбе мне ничего неизвестно.

Меня же вместе с русскими саперами отрядили в рабочую группу восстанавливать разрушенный мост через Днепр.

Русские имели обыкновение повторять нам: «Гитлер капут!» Речь шла об известном покушении на Гитлера 20 июля 1944 года, совершенном группой фон Штауфенберга в ставке фюрера «Волчье логово». Мы надеялись, что и войне конец, и что всех нас отпустят домой, как обещал взявший нас в плен русский офицер. Да не тут-то было — Гитлер чудом остался жив.

После двух недель работ у реки всех пленных согнали вместе, а нас было около 3 тысяч, и приказали следовать на товарную станцию, где распределили по вагонам для перевозки скота. Если охранникам казалось, что погрузка идет слишком медленно, они прикладами автоматов и пинками подгоняли нас. Стояла августовская жара. Вагоны были переполнены — в каждый нас впихивали человек по 60. Потом задвигали дверь и запирали ее на засов. Было тесно, вонь стояла страшная, хоть нос затыкай. В центре пола было проделано отверстие, служившее уборной. Но все равно пол был жутко загажен, вероятно, следы пребывания здесь прошлой группы пленных. Словом, кошмар. Я отыскал себе местечко у двери, стараясь держаться как можно дальше от зловонной дыры в полу. Раз в день нам передавали хлеба и воды, но это были просто крохи. Особенно страдали мы в те дни от жажды. Поезд шел медленно, нередко наш состав отгоняли на запасные пути для пропуска воинских эшелонов. Нас везли в Киев. И потребовалась целая неделя, чтобы мы туда добрались.

Настал день, когда мы могли покинуть нашу тюрягу на колесах. Ноги не хотели повиноваться, я до сих пор разгуливал босиком. Нас погнали к месту сбора, где уже находилось 40 тысяч пленных. Охраняли нас бронетранспортеры. Среди заключенных поползли слухи, естественно, обманчивые, поскольку к тому времени группы армий «Центр» уже не существовало, но многим отчаявшимся эти слухи придали мужества: «Передовые части германских танковых частей уже на подступах к Киеву, и наши парашютисты вот-вот вызволят всех пленных». Я тогда еще подумал: «Если это произойдет, я тогда перестреляю всех русских, которые мне на глаза попадутся. От них все наши нынешние беды, и голод, и жажда».

В течение нескольких следующих дней были сформированы колонны пленных. Нас в пропагандистских целях прогнали через весь Киев. Из толпы зевак в нас летели камни и другие увесистые предметы, в наш адрес раздавалась брань. Женщины вопили: «Ты, это ты убил моего мужа!» Не позаботься военные о цепи ограждения, нас бы разорвали на куски.

Донецкий рабочий лагерь

После этих унизительных представлений нас пригнали к вокзалу, где уже стояли поезда для отправки нас в разные концы России.

Меня вместе с еще 1 300 немцами и австрийцами и 700 румынами поместили в один из таких поездов. Нам объявили, что везут нас на юго-восток за 600 километров в город Донецк, расположенный неподалеку от Азовского моря. То есть нам предстояла уже знакомая процедура — скотские вагоны и все остальное. И снова поездка заняла примерно неделю.

Мы оказались в гигантском угледобывающем регионе, называемом Донецкий угольный бассейн или сокращенно Донбасс. Лагерь располагался на окраине, довольно далеко от города, и был обнесен проволочным ограждением. Состоял он из трех дощатых бараков. В общем, впечатление было тягостное. Я невольно поежился, представив себе, каково здесь будет зимой — ведь сквозь эти щели будет страшно дуть. Внутри были сооружены деревянные нары, ни клочка соломы, ни одеял, ни уборной — ее пришлось нам самим выкапывать рядом с бараком. Вскоре к ней было нельзя подойти — все мы страдали страшным поносом, поскольку дизентерия была повальным явлением. Короче говоря, условия были нечеловеческие. Постройки, в которых располагалась кухня и помещение для дезинсекции, были обложены кирпичом.

Комендант лагеря мрачно пробурчал: «Неделю вам на отдых, а потом будем формировать рабочие группы». Как и где предстояло нам отдыхать? Многие пленные после дорожных мытарств, страшного недоедания, жажды представляли собой полутрупы. Почти у всех была дизентерия, да и другие заболевания. И чтобы хоть немного опомниться, прийти в себя, нам требовалась медицинская помощь, сносное питание, причем недели явно не хватило бы.

В день мы получали котел похлебки из кукурузных отрубей на 15 человек. Выдавали и хлеб, но крайне нерегулярно. Впрочем, можно ли было считать хлебом омерзительную намокшую массу явно сомнительной питательной ценности? В этой местности возделывалась исключительно кукуруза, вот поэтому и нам приходилось хлебать бурду из ее отходов. Но как бы то ни было, за правильной раскладкой следили — каждый получал свою норму, и никак не меньше.

Разумеется, и в этих условиях смерть оставалась нашим постоянным спутником. Наиболее слабые и больные мерли как мухи. Трупы их собирали в особом бункере. С наступлением темноты пока еще остававшиеся в живых кое-как присыпали их землей за пределами лагеря.