Александр Мосолов - При дворе последнего императора

Время шло, и государь сказал:

— Если ты хочешь, чтобы я сам их раздавал, то некогда теперь делать перемены, — и спрятал вещи к себе в карман.

Императрица мне заметила:

— В другой раз представляйте мне заранее подарки на выбор. Я нахожу, что вы подобрали слишком дорогие.

Тут я показал только что полученный портсигар, и Ее Величество созналась, что он никак не дешевле мною выбранных. Государь в это время вернулся в отличном настроении. Видимо, всем его подарки понравились, да это было и неудивительно. Понсонби, один из старших адъютантов Эдуарда VII, выбирал со мною подходящий для каждою по его вкусу и положению подарок.

Государыня больше самого царя была убеждена во всемогуществе императорской власти. Мне вспоминается инцидент с «Готским Альманахом». Александра Федоровна не сомневалась в том, что наша цензура может с успехом запретить печатание тех или иных данных в иностранной прессе. Она отказывалась верить, что я в качестве заведующего придворной цензурой не могу наложить запрет на ежегодник, публикующийся за границею.

Как-то раз Фредерикс по возвращении из Царского Села сказал мне, что императрица весьма недовольна тем, что в «Готском Альманахе» под рубрикой «Россия» значится: «династия Гольштейн-Готторп-Романовых». Она требует, чтобы упразднили первые два имени под угрозой запрещения ввоза «Альманаха» в Россию.

Я давно знал этот вопрос. «Готский Альманах» ежегодно присылал нам корректурные листы, касающиеся России. Мы вносили все перемены, случившиеся за год. При этом я неизменно лично вычеркивал слова «Гольштейн-Готторп». Все исправления редакция аккуратно вносила в новое издание, а на вычеркнутое наименование династии внимания не обращала.

Как-то я сделал по этому поводу письменный запрос. Мне ответили, что, по мнению редакциии «Альманаха», наименование династии исторически точно (император Павел — сын герцога Петра Гольштейн-Готторпского) и изменено быть не может. Министр, которому я доложил об этом, приказал запретить ввоз «Готского Альманаха» в Россию.

Такая мера мне показалась прямо чудовищной. Я умолял графа доложить дело государю и добиться отмены решения царицы. Министр взял мою всеподданнейшую записку, но доложил ее не императору, а Александре Федоровне, которая приказала явиться мне с этим докладом. Разговор на аудиенции был такой:

— Неужели вы не можете найти способа заставить эту упрямую редакцию вычеркнуть два слова? — спросила меня государыня.

— Я им писал и письменно получил отказ.

— А если я вам разрешу уведомить их, что вы обращаетесь к ним по моему приказанию?

— Это значило бы, Ваше Величество, рисковать получением в ответ цитат из исторических актов, подтверждающих правильность их наименования династии. И пожалуй, они предадут гласности всю переписку.

— Тогда запретите ввоз этого издания в Россию.

— Это тем более невозможно, так как вызовет общеевропейский £кандал. Самый аристократический, легитимистический «Альманах» запрещен для ввоза в Россию. Конечно, доищутся этих двух слов, вызвавших запрещение; пойдут пересуды по всей столице и за границею, «Альманах» будет тайно ввозиться в Россию дипломатами и даст пищу для обсуждения деликатного династического вопроса, совершенно широкой публике нашей неизвестного. Поверьте, Ваше Величество, годами печатают этот заголовок, и никто на него не обращает внимания. Лучше его игнорировать, чем подымать шум. Но, быть может, великая княгиня Виктория Федоровна, как принцесса Саксен-Кобург-Готская, найдет ход в редакцию и уговорит снять эти слова?

Тут мой доклад оборвался, и императрица не возобновляла разговора на эту тему и с Фредериксом.

После этих примеров упорного характера императрицы не могу не привести хотя бы один из многих случаев удивительной доброты и деликатности императрицы даже к мало ей знакомым людям, если они возбудили ее симпатию и произвели на нее благоприятное впечатление.

В июле 1902 года Их Величества посетили Ревель и пожаловали по этому случаю в фрейлины дочерей трех местных баронов и дочь вице-губернатора Келеповскую.

На пожалование первых трех Александра Федоровна заблаговременно испросила согласие императрицы-матери. Все они были ранее неизвестны государыне и оказались далеко не красивыми. Девица Келеповская, барышня лет 18 и удивительной красоты, показалась Александре Федоровне очень симпатичною. После приема городских дам государыня, переговорив с царем, позвала меня и спросила, нет ли у меня в запасе еще одного фрейлинского шифра. Я ответил утвердительно.

— Принесите мне шифр, — сказала царица. — Я желаю дать его девице Келеповской. Нельзя же брать ко двору только некрасивых барышень. Нужно сдобрить их хотя бы одной красавицей.

Я принес шифр и спросил, заготовить ли письмо от министра двора с указанием, что Келеповская жалуется фрейлиною Их Величеств императриц.

Государыня задумалась и ответила:

— Погодите с письмом. Я еще протелеграфирую императрице Марии Федоровне.

Тут подошел царь.

— Конечно, телеграфируй. Но шифр можешь дать ей сейчас. Мама, конечно, согласится.

С самого начала царствования прерогатива придворных пожалований была предоставлена царице-матери. Александра Федоровна приказала дать пока шифр только трем баронессам. Келеповская так и уехала ни с чем, очень грустная, особенно потому, что, кроме этих четырех, других представлявшихся барышень не было.

Уже поздно вечером, гуляя по палубе «Штандарта», на котором двор прибыл в Ревель, государыня подозвала меня и сказала, что получен утвердительный ответ от Марии Федоровны.

— Вам не трудно будет, — прибавила государыня, — теперь же съездить в город и отвезти Келеповской шифр? Кто-то из моих девиц, по-видимому, проболтался, что она получит шифр; бедная девочка, наверное, всю ночь проплачет. Я хотела бы, чтобы она еще с вечера получила шифр.

Я, конечно, тотчас же исполнил поручение. Бедную барышню я, действительно, застал в слезах. Радость ее была безмерная, и на другой день Келеповская провожала Их Величества уже с шифром на плече, к великому удивлению ревельской знати.

Характерный инцидент врезался мне в память. Великая война продолжалась все кровопролитнее. Государь уговорил графа Фредерикса, совсем больного, поехать отдохнуть в Ливадию. Там же находились графиня с дочерью, которым Его Величество предоставил помещение в свитском доме. Я рассчитывал лишь проводить графа и вернуться либо в Петербург, либо в Могилев, смотря по обстоятельствам или, правильнее сказать, по желанию моего министра.