Эмма Герштейн - Мемуары

26.IX . — У «Осек» новое волнение… хотя финансы налаживаются, он взялся делать передачу Гулливера у великанов (образы "У лилипутов" сделаны Н. Заболоцким!). Там стихи:

etc.

О. ругается злобными словами: мерзость, пошлость, отвращение и все такое…

Я тщетно объяснял, что «даты» и «путы»— монотоннейший припев, очень вяжущийся с детскими песенками (передача была ведь детская).

28.IX. — С «Оськами» дела мои плохи. Надька, что называется, бабью склоку заводит. Нет того чтобы успокоиться на том, что не хочу вместе питаться. Она чувствует обиду. Оську подзуживает на мелочи разные. А он умнеет только в минуты прозрения (как тогда).

У них не хватает назавтра денег. А послезавтра он получит на радио. Я предложил на день деньги. А она: «Что вы? что вы? никаких денег, никаких взаимных услуг!» А до этого, когда я предложил принести воды, делала вид, что вовсе не слышит моих слов и т. д. Оська уговаривает обедать, все это сеть таких бытовых пакостей, что слов нет. Это мелкая месть за то, что тогда они ничего не могли ответить. Я не приспособлен к такой кухонно-лакейской и там дворницкой войне. Помнишь химер из кино «Сплетня» — вот бы их с Надькой свести…

2.Х. — Весь день (с 2-х ч.) у М. С Н. опять биографические разговоры, раскрытие посвящений etc. Если откинуть денежно-хозяйственную дурь ее, все всегда могло бы быть хорошо.

3.Х. — Сегодняшний день лишен О., и как-то стало легко.

4.Х. — День нарочно плохой, у О. ремонт, психованье, дождь.

5.Х. — Днем распсиховался О. … У них ремонт, грязь, хотя и сносная. Н. едет в Москву, а я боюсь оставаться с О. Оба с ума сойдем, вернее, он меня сведет.

6.Х. — у «Осек» ко мне подлизывания, так как О. остается один без Н. на время. Ремонт смешно изменил комнату…

7.Х. — У О. назначение на эфемерную должность в театр. Он юн и весел. Где они, психования, отчаяние?— Остались так только, крошечные…

9.Х. — Сегодня ходил менять паспорт. Волынка довольно длинная, но я спокойный теперь и прохожу все стадии смирно и тихо.

Как о рае, мечтаю о хоть более или менее сносной службе, о 200 р. в месяц, чтобы и тебе было легче… да и чтобы с О. не кооперироваться.

11.Х. — Здесь продолжает завариваться «Сталь» [60] Описанная выше заказная работа для радио — композиция по роману Н. Островского «Как закалялась сталь». . Момент тормозящий (новый) в том, что Н. боится за политическую четкость передачи и стращает Осю, что будет идеоло­гический провал. Это вздор, но он частично поддается. Настоящая же причина некоторой прохладности к «закаливанию» в том, что он зачисляется в театр на 400 рублей, и его сразу обуяла лень к работе.

14.Х. — О. уже перебрались из Бристоля. Ферреро уехал, и ремонт окончен…

Вечер: были у Шваба, флейтиста («Мариинский», а с 18 г. здесь), он шахматист I кат. Проиграл ему 3 партии. Покой и семейный чай, разговор почти по-немецки. Играл на флейте Моцарта и куски из Баха. Немного на рояле (Бах). О. читал свои стихи, преимущественно где есть о музыке.

Днем произошло одно травматическое событие. Споткнулся, упал, разодрал немного левую ногу, подвихнул правую. К Швабу пошел, но после сидения весь вечер нога разболелась. «Оськи» хотели меня оставить у себя, но доехал третьим номером.

15. Х. — Сегодня день провел дома, даже лежа… Часа в 4 О. принес обед: мясо и блинчики.

16. Х. — У О. благополучно с театром, но это требует времени, и он нервничает и ищет повода опорочить работу, чтобы избежать ее.

Утром зашла Н. Вместе пошли к ним. Играли в шахматы (счет 4 Ѕ — 15 Ѕ в мою пользу). А к вечеру они готовили сокращение пьесы «Платон Кречет» [61] Пьеса А. Е. Корнейчука. — сокращенье для передачи по радио (это служебное задание). Вечером же Гольдони «Слуга двух гос­под» – премьера. Сидели все врозь на свободных местах. А в конце Ося, изумленный и побледневший, подошел к нам: «Со мной феномен произошел: я забыл, кто я, это раздвоение личности…» А Н. острит — «слуга двух господ» (т. е. театр и радио).

23.Х. — О. в театре и уже начинает там скандалить. Ему не дают «ходу», а он лезет.

…Сегодня О. принес анкету для театра.

26.Х. — 1 ч. («Как закалялась сталь») сделана так. Монтаж из его кусков, но т. к. они Осю не удовлетворяют художественно, он многое пересказал в своем вольном стиле, приукрасил бедного автора своей манерой, так сказать, подарил ему свои красоты. II часть сделана мною. Честный сбор цитат.

Сегодня он читал свою первую часть на радио. Там испуг. «Книгу, одобренную правительством, признавать негодной стилистически?!!…» Передача снята. Деньги идут только под первую главу. Похоже, что на радио (не наверно еще) не будут больше давать работу О. горд: «Опять я не смог принять чужой строй, дал себя, и меня не понимают» (я– де гений)… Там один из радиоработников в кабинете зава стал его утешать: «Это не ваше амплуа». Он раскричался: «У меня нет и не было моего амплуа…» (т. е. я молод и много обещаю и безграничен). Все буффонство…

Н. опять собирается продавать квартиру. Это перманентно.

27. Х. — Вечером с О. были в Музтехникуме. На 2-х ролях. Моцарт и Григ.

28. Х. — Из изд-ва письмо о расторжении договора на книгу о Воронеже. Срок ее 1 сентября. С него требуют авансовые 1800 р. М. б., это только формальность. Требуют и оплату почтовых расходов. О. острит, что предложит немедленно погасить половину задолженности, т. е. 30 коп. за марки. При этом мрачные проклятия литературе и всем издательствам. Его полубуффонская речь: «В Воронеже я благополучен: должен писать книгу о городе, колхозные очерки, передачи о Гете, Павке ("Сталь"), Платоне etc, объяснять всех музыкантов мира для радиоконцертов, давать советы руководителям радиоцентра, исправлять для Большого театра переводы Шекспира Сокольского и Радловой, создавать итальянские песенки, сочинять на нем. и фр. языках приветствия Коминтерну, режиссировать в театре — поддерживать связь театра с союзом (хочет выхлопотать союзу бесплатную ложу, а с союза теарецензии), поддерживать неугасимо хорошее настроение, готовить собрание сочинений; при всем этом не мозолить глаза общественности, а быть в рамках вспомогательной работы, черновых ролей».

…А между тем я в миниатюре: он все хочет и боится писать письмо, а вдруг ответа не будет?! Что тогда?!

29.Х. — Утром за мной прибежала Нюра (прачка) с запиской от Н., что у Оси дизентерия. Я за Богомоловым. Еще дома меня застала сама Н. Вид бледный и перепуганный. Пошла от меня к Елозе в газету. Богомолов обещал быть в 2 часа. Дома у них: Ося как ангел — весел, бодр и собирается ехать в Москву. Последние дни мечтал о болезни и скуляще-плаксивым голосом пищал: «Наденька, дай мне бюллетень». Болезнь — аргумент старый, один из основных поводов возврата. Теперь сбылось. Н. как львица носится по Союзу и редакции, требуя устройства умирающего поэта в отдельную палату обкомовской больницы… Я иду на радио за деньгами, там их нет до 31-го, и вместо 150 только 100, т. к. работа недоделана… Елоза Надьку принял вполне сочувственно, дал 100 рублей и обещал все сделать. А нужно-то Мандельштамам не «все», а только «вольную». Н. преувеличенно рассказывает о своих победах в Союзе, о том, как она вопила на всех. Богомолов опоздал немного. Раньше пришел врач, вызванный Елозой (без меня, к сожалению). По его словам — колит. Прописал английскую соль. Случай легчайший. Лежать дома; встать дней через 5. Богомолов нашел, что это уже грань между колитом и дизентерией, но в облег­ченной форме: Ося скис. Н. обещает везти его в Москву для поправления. Брату уже послана телеграмма. Дизентерия — громкое слово. Для них лафа — шум хоть куда. Масса деталей комичных. Богомолов говорит, что 38 или 37,8 нормально и хорошо даже для его состояния, а О. все свое, что t°, значит, надо в Москву. Эта тенденция настолько оголена при всей своей тонкости, что даже Н. ему говорит: «Будь приличен, не говори неловкостей». Если это откинуть, ничего веселого во всем этом нет. Болен хоть пустяково, но на самом деле.