Эмма Герштейн - Мемуары

17.XI. — Калецкий едет 20-го, а я решил выпотрошить его по части О. К тому же он засуматошен и выбит из колеи воронежским одиночеством. Я ночевал у него…

Дело оформилось так: он мне надиктовал сведения об О. периода раннего Воронежа. Тут отношения его с Союзом, планы etc, etc. Между прочим, планы организации рабочего университета по литературе с утопическими программами, планы фольклорной работы (по этой части у К. есть Оськина записка, копию ее обещает прислать из Ленинграда или тебе передать). Сведения не многообильны, но пополняют запас. Кроме того, К. отдал мне № «Подъема» со статьей О [66] Вероятно, подразумевается не статья, а рецензия на «Дагестанскую антологию» (см. мою «Забытые рецензии О. Мандельштама»). .

19.XI. — Теперь обстановка у «Осек». В прямом смысле последствий ругани нет, но некая лживость извечна. Объясняю грубо: Н. ясно видит необходимость моего присутствия (ну, как минимум хотя бы, чтобы «общество» было), она и старалась тогда все гладить. И это все с оглядкой на свои удобства. Ведь она едет в Москву, а О. один скис бы. Вот она и понимает, что меня надо задобрить. В этом все ее поведение. Один сахар, один мед. А О. поглупее да попроще, так он прямо (бесцеремонно) ляпнул: вот месяц подождали бы с работой, а там на весь день загружайтесь.

Я весьма учтиво сказал, что загрузка мне очень вредна, что время гибнет, но это вполне необходимо, что случай редкий — войти, м. б., в регулярный заработок. Н., учтя неудобство О. выступления, стала сокрушаться обо мне. А он (о, дитя!) перемежает сетования (в тон мне) о гибнущем времени со вздохами: «…Подождали бы все же загружаться до…»

Все это проще, я обобщаю, конечно… Сейчас идут хлопоты вокруг врачебной комиссии: желанье получить «должную» оценку. Сегодня вечером у психиатра.

Это передает Павел Исаакович (Калецкий). С ним провел весь сегодняшний вечер. М. к 8 ч. собирались к психиатру, а мы с шахматами ретировались к П. И. домой. Несколько сжато, но додиктовано кое-что об О. Очень было бы хорошо, если бы в мирной обстановке он тебе что-нибудь заполнил или уточнил (вне связи даже со сделанным), а ты запиши и пришли…

Шахматы наши кончились 7 1/2— 2 1/2… С Н. почти не играю, т. к. О. нервничает при этом. Шахматы и семечки он с трудом переносит.

20.XI. — С Мандельштамами были в кино. На «Вражьих тропах». Местами очень и очень правдиво, т. е. портретно, натурально. В целом ложно и мерзко. А впечатлительный О. по окончании, как свет зажегся и все встали, на весь зал изумился: «Надюша, как же это может быть такой конец? это плохая фильма?.. Как же?» Публика на отчаяние его интонации стала хихихать. А он и взволнован, и взъерошен, как воробей.

Вчера у психиатра заключение: истощение нервной системы. О. откровенно уже гово­рит, что цель «исканий» медицинских — быть на глазах, вертеться, а не лечиться. И похоже, что особых льгот не дадут.

…Сегодня проводил Калецкого. Боже, когда же я поеду?

22.ХI. — Зашел к О. Он в деморализованном состоянии. Не верит в болезнь как в путь, а это было, может быть, из последних вер. Н. едет 24-го… В быту он потускнел, ничего более или менее твердого, четкого. Нытье одно.

23. XI. — Н. передо мной заискивает — это предотъездно. У О. состояние рассеянно– подавленное. Она его называет все время: «Мой ребенок, мой дурак». (И так все время «Дурак, хочешь чаю?» etc.) И это «тон», ласковость. Или еще. О. сидит с ногами на кровати, а Н.: «Видала, что детей и стариков ссылают, но чтобы обезьяну сослали — первый раз вижу». А О. улыбается с видом дурачка. Н. «заботится» о моем состоянии, здоровье. Это время (после его болезни, главным образом) я у них обедаю, а вечер и утро — дома, денег даю мало (т. е. в меру). Сейчас Н. пищит: «Не покиньте О. в мой отъезд».

27.XI (Из больницы) . — Еще 24-го врачиха из Красного Креста была, но решила (как и я), что это ангина. Полтора дня я пролежал у М. Они были изумительно заботливы. Когда 25-го я обнаружил красноту кожи, началась паника. Пришла Кедрина (помнишь?), должен был быть Леонид Иванович, но по вызову Кедриной меня увезли в больницу… Осипу Эмильевичу оставил доверенность на письма… Троша и Веня очень трогательны. Н. Я. пока в Москву не едет, так как Осип Эмильевич боится захворать, один остаться не может.

5.I. — Сейчас входят в палату из дежурок и зовут к телефону сестру. Ее нет. Тогда говорят мне: «Справляются о вас, подходите сами». В телефоне: «Можно Богомолов? Говорит писатель Мандельштам, хочу справиться о здоровье Сергея Борисовича Рудакова».— «Осип Эмильевич, здравствуйте». И, так сказать, поцелуи. Он вернулся ввиду «резкого ухудшения». Обо мне заботы, нежность etc. Все вполне человечье (хочет бежать разыскивать ту посылочку, что затерялась, и все такое). И тут же нотка (его узнаваемым голосом, все остальное голосом тревожным): «Эх, а я-то рассчитывал, что вы уже дома». Т. е. «черт тебя держит в больнице, когда нет Надюши и я один». Уверен, что он сегодня же начнет Надин вызывать из Москвы телефонно.

8.I. — Звонил О. Его стихи приняты «Красной новью». Я ему сказал, что в «Правде» были пастерначьи стихи и что печататься надо осмотрительно, продуманно. [67] 3 янв. 1936 г. Рудаков писал жене: «А Пастернак в "Правде" или "Известиях" за первое дрянь напечатал. Тоже "большевеет"». (Стихотворения Пастернака «Я понял, все живо», «Мне по душе строптивый норов» см.: Известия. 1936. 1 марта.) И сразу ни тени искусственности в разговоре… У него (речь ведь идет о стихах… о его стихах) — опять жизнь, работа. М. б., это только телефон. Больничный гипноз слабо нарушен этим звонком.

10.I. — Выписываюсь завтра… К 4 обедать к Леон. Ив. К О. не рекомендует заходить — лучше 2 дня побыть на воздухе, проветриться, чтобы не обангинить его. Троша ему передал.

11.I. — От О. телеграмма (запоздалая из Тамбова, дескать, «скучаю, пишите»). К нему — его нет. Никого нет. В парикмахерскую стричься. По дороге Троша. Чуть не обижается. Он ждет меня, пока стригусь. Рассказывает, что Пановы заняли Оськину комнату. Он на них к прокурору, а они на него пасквилянством. Живет О. у Пескова, это один из подъемовцев. Где его взять? Дело далекое, за Вдовиным где-то, завтра поеду искать. Троша пойдет провожать, адрес неописуем.

12.I. — …А вот с самим О. трагедия. Он очень слаб, еле ходит. Затем нервы. Ночует по писателям. Разыскал я Пескова сегодня. Его видел раньше. Он посвежее здесь других. Молодой очень. Делал что-то столярное во дворике. С ним бегло об О. поговорил. Вернее, его послушал. О. у него две ночи ночевал, одну у Вольфа (директора театра), одну у Сергеенко (писатель). Сперва был бодр, немного они пили. О. читал стихов массу. Следующие дни психованье, Н. не едет. В Москве три дела: а) стихи в «Красной нови», в) затруднения с той квартирой и с) вопрос о заезде О. в Москву на показ врачам. Песков вполне сочувственен, но говорит, что по вопросу о пановской квартире воронежцы мало энергичны (и сам тоже), сочувствует.