Анри Шарьер - Бабочка

— Монсиньор, это французы, — говорит по-французски начальник полиции. — Они ведут себя безупречно.

— Приветствую вас, дети мои. Присядем к столу — так нам будет удобнее беседовать.

Все присаживаются к столу. Приносят стул для священника.

— Большинство французов — католики. Кто из вас не католик?

Никто не поднимает руки. Я думаю, что священник в тюрьме меня однажды почти крестил, и потому я могу считать себя католиком.

— Друзья мои, я француз и меня зовут Ирене де Бруйан. Мои родители были гугенотами и бежали в Голландию во время правления Катерины Медичи, которая преследовала протестантов. Я, стало быть, француз и руковожу протестантской общиной Кюрасао. На острове протестантов больше, чем католиков, но католики очень богобоязненны и фанатичны. Как вы здесь себя чувствуете?

— Мы ждем танкеры, которые возьмут нас.

— Сколько из вас уже оставили Кюрасао?

— Пока ни один.

— Гм… Что скажете, инспектор? Можете отвечать по-французски, вы прекрасно владеете этим языком.

— Монсиньор, губернатор выдвинул это предложение, искренне желая помочь этим людям, но до сих пор ни один капитан корабля не согласился взять их на борт, поскольку у них нет паспортов.

— С этого и следовало бы начинать. А губернатор не может в виде исключения выдать им паспорта?

— Не знаю. Я никогда с ним об этом не говорил.

— Послезавтрашнюю мессу я посвящаю вам. Может быть, вы хотите прийти ко мне на исповедь? Я исповедую вас, и Бог простит вам все ваши прегрешения. Вы можете отпустить их завтра в три часа?

— Да.

— Я хочу, чтобы они приехали на такси или в специальной машине.

— Я лично буду сопровождать их, монсиньор, — говорит доктор Наал.

— Спасибо, сын мой. Дети мои, я не могу вам ничего обещать, кроме одного: с этого момента я постараюсь сделать для вас все, что в моих силах.

Видя, что Наал, а затем и бретонец целуют кольцо священника, мы делаем то же самое и провожаем его к машине, поджидающей во дворе.

Назавтра мы исповедуемся перед священником. Я последний.

— Итак, сын мой, начни с самого тяжелого своего преступления.

— Святой отец, меня не крестили, но священник во французской тюрьме сказал, что и некрещеный, я остаюсь сыном Божьим.

— Он был прав. Выйдем отсюда, и ты все мне расскажешь.

Я рассказываю ему о своей жизни. Долго и внимательно, не перебивая, слушает он меня. Часто берет мою руку в свою и заглядывает мне в глаза. Когда я рассказываю о вещах, в которых мне трудно сознаться, он опускает глаза, чтобы я чувствовал себя более свободно. У шестидесятилетнего священника по-детски чистые глаза. Его невинная и добрая душа действует на меня, как бальзам на рану. Тихим нежным голосом, все еще держа мою руку в своей, он говорит.

— Бог иногда заставляет своих детей страдать от зла человеческого для того, чтобы его избранник вышел из испытаний более сильным и благородным, чем прежде. Не испытай ты, сын мой, тех мук, что тебе пришлось вынести, ты не возвысился бы сегодня и не приблизился бы к пониманию Правды Божьей. Человеческие существа, что пытали тебя различными способами, сослужили тебе великую службу. Они пробудили в тебе нового человека, и если есть в тебе сегодня уважение, добро, милосердие, если в тебе достаточно сил, чтобы преодолеть все препятствия и стать человеком более возвышенным, то благодарить ты должен их. В таком человеке, как ты, нет места мести, желанию наказать каждого за зло, которое он тебе причинил. Твое назначение — спасать людей, а не наказывать их, даже если это справедливо. Бог был щедр к тебе. Он сказал тебе: «Помоги себе, и я помогу тебе». Он помог тебе во всем и даже позволил тебе спасти других и вывести их к свободе. Не думай, что ты совершил страшные преступления. Многие люди, занимающие очень высокое положение, совершили намного более тяжкие преступления, но у них не было возможности возвыситься с помощью наказания.

— Спасибо, святой отец. Вы подарили мне столько доброты, что ее хватит на всю жизнь. Я никогда этого не забуду.

Я поцеловал его руку.

— Ты снова отправишься в путь, сын мой, и снова на твоем пути будут опасности. Я хочу окрестить тебя перед этим. Что ты скажешь по этому поводу?

— Святой отец, позвольте мне остаться таким, какой я теперь. Отец вырастил меня без религии. У него золотое сердце. Когда умерла мать, он стал любить меня еще сильнее. Мне кажется, если я позволю себя окрестить, это будет изменой отцу. Позвольте мне пока остаться свободным, а я попробую написать и попросить его согласия на крещение.

— Я понимаю тебя, сын мой, и я уверен, что Бог с тобой. Я благословляю тебя и прошу Бога помочь тебе.

— В этой проповеди монсиньор Ирене де Бруйан говорил о самом себе, — сказал мне доктор Наал.

— Разумеется, господин. Что вы думаете теперь делать?

— Я попрошу губернатора повлиять на таможенные власти с тем, чтобы они дали мне возможность купить лодку, конфискованную у контрабандистов, по более низкой цене. Вы пойдете со мной и выберете самую удобную для вас лодку. Пища и одежда — это уже мелочи.

Со дня посещения нас священником, к нам постоянно приходят люди. Они усаживаются на скамье и обязательно что-нибудь кладут на одну из кроватей. В два часа пополудни обычно приходят бедные монахини с настоятельницей монастыря. Они хорошо владеют французским. И всегда приносят полные корзинки еды. Настоятельница довольно молода, ей меньше сорока. У нее голубые глаза и светлые брови. Она отправила в Голландию письмо с просьбой решить нашу проблему и не посылать нас снова в море. Много раз настоятельница просит рассказать ей и ее спутницам о наших приключениях. Если я забываю или умышленно упускаю какую-либо деталь, она останавливает меня: «Генри, не спеши так, ты пропустил рассказ про фазана… Почему ты сегодня не рассказываешь о муравьях? Это ведь очень важно — из-за них ты не заметил Бретонца в Маске».

Я видел лодку. Это настоящая яхта: восемь метров в длину, прочное днище, высокая мачта и отличные паруса. Она полностью оснащена, но на ней множество печатей таможенного управления. Аукцион начинается с 6000 флоринов (около тысячи долларов). После краткой, но убедительной речи доктора Наала, нам отдают ее за шесть тысяч и один флорин.

Через пять дней мы готовы к отплытию. Лодка заново выкрашена и оснащена. В водонепроницаемую ткань завернуты шесть чемоданов — на каждого по одному — с обувью и одеждой.

Мы отплываем с рассветом. Врач и монахини пришли с нами попрощаться. Ветер сразу отрывает нас от причала. Сияет солнце, предвещая безоблачный и ясный день. Я сразу обнаруживаю, что в лодке слишком много парусов и что она очень капризна в управлении, хотя во всем, что касается скорости, хороша. Плывем на запад. Мы решили подплыть к колумбийскому берегу и выпустить там троих наших спутников, что присоединились к нам в Тринидаде. Они и слышать не захотели о длительном путешествии, когда прочитали в газетах о том, что нас ожидает штормовая погода.