Анри Шарьер - Бабочка

Араб вел себя намного лучше. Он рассказал правду, не преувеличивая, и «забыл» лишь упомянуть роль Матурета. Судья настаивал на том, чтобы мы рассказали ему, кто дал нам лодку. Он смотрел на нас недобрым взглядом, когда мы рассказывали небылицы о том, как своими руками построили лодку и т. д.

— Тебя зовут «Бабочкой», и поверь мне, я постараюсь оборвать твои крылышки так, что ты не сможешь больше летать.

Боюсь, что он в состоянии это сделать. Более двух месяцев нужно ждать суда. Я жалею, что не положил в свой патрон несколько наконечников с отравленными стрелами. Будь они у меня, я бы выбрался из дисциплинарного отсека. С каждым днем хожу все лучше и лучше. Франсуа Сьерро массирует мои ноги, натирая их камфорным маслом.

В глазах заключенных мы выглядим героями. После того, как мы осмелились напасть на тюремщиков, нас считают отчаянными, готовыми на все. Среди этих людей, которые относятся к нам с огромным уважением, мы чувствуем себя в полной безопасности.

В камере находятся две мрачные личности, которые ни с кем не разговаривают. Друг с другом они не расстаются и переговариваются так тихо, что расслышать их невозможно. Однажды я предлагаю одному из них американскую сигарету из пачки, которую мне дал Сьерро. Он благодарит меня, а потом спрашивает:

— Франсуа Сьерро — твой друг?

— Да, он мой лучший друг.

— Если наши дела будут плохи, перешлем тебе через него свое наследство.

— Какое наследство?

— Мы с другом решили, что, если нас казнят, мы отдадим тебе наши патроны, и это поможет тебе снова бежать.

— Вы полагаете, что вас приговорят к смертной казни?

— Это почти ясно, у нас мало шансов избежать ее.

— Если это так ясно, почему же вы находитесь в общей камере?

— Они боятся, что в одиночке мы покончим жизнь самоубийством.

— А что вы сделали?

— Отдали араба на съедение муравьям. Я рассказываю тебе об этом, потому что у них уже имеются доказательства. Они поймали нас на месте преступления.

— Где это случилось?

— На 42 километре, в лагере смерти, что за бухтой Спароян.

— Мы никогда не спрашивали ничьего мнения, — говорит его товарищ, но мне любопытно знать, что ты об этом думаешь.

— Как могу я решить, правы вы или нет, я должен знать всю историю, от «а» до «я».

— Хорошо, я расскажу тебе, — говорит тулузец. — Лагерь «42 километра» (он находится в сорока двух километрах от Сен-Лорина) расположен в лесу. Каждый заключенный должен нарубить по одному кубометру дерева в день. Вечером приходят надзиратели в сопровождении арабов-сторожей и проверяют, выполнил ли ты норму. После осмотра на дереве ставится красная, зеленая или желтая отметка. Они принимают работу только в случае, если срублено твердое дерево. Нам часто не удавалось выполнить норму, и тогда нас сажали на ночь в карцер, не давая ни есть, ни пить; а наутро, не накормив, возвращали к месту работы, где заставляли доделывать вчерашнюю норму вдобавок к сегодняшней.

Изо дня в день мы становились все слабее и, конечно, не могли выполнять норму. Поэтому к нам приставили не надзирателя, а сторожа-араба. Тот приходил с нами на тропинку, выбирал себе удобное местечко, присаживался и поигрывал кнутом, не переставая нас проклинать. Он ел и громко чавкал при этом, чтобы раздразнить наш аппетит. Короче, это было беспрерывной пыткой. У каждого из нас был патрон с тремя тысячами франков — на случай побега. Однажды мы решили подкупить араба и этим навредили себе еще больше. Его тактика была простой: за пятьдесят франков он позволял нам наворовать дров из вчерашней нормы — не все поленья оказывались мечеными — и мы дополняли ими сегодняшнюю норму. Таким образом он вытянул из нас две тысячи франков.

Когда мы начали выполнять норму, араба убрали. Будучи уверенными в том, что он на нас не донесет — уж слишком много денег он у нас выудил, — мы продолжали проделывать то же самое: разыскивали уже принятые поленья и пополняли ими норму. Но однажды, он пошел за нами следом и убедился в том, что мы продолжаем воровать. Он застал нас на месте преступления и заорал: «А! А! Ты красть всегда и не платить! Если ты не дашь мне пятьсот франков, я донести на тебя!»

Мы думали, что это пустая угроза, и платить отказались. Назавтра он вернулся: «Плати — или завтра будешь в карцере».

Мы снова отказались. После обеда он пришел к нам с тюремщиками. Это было что-то страшное, Бабочка!

Нас раздели и повели к месту, где мы воровали бревна, араб полосовал нас кнутом, а надзиратели заставили разобрать груду поленьев и бегом выполнить целую норму.

Эта коррида длилась двое суток. Все это время мы не ели и не пили. Часто падали с ног. Араб заставлял нас вставать пинками или ударами кнутом. Знаешь, как еще он заставлял нас встать? Он отрубал ветку с осиным гнездом и размахивал ею над нами. Мы с ума сходили от боли. Не стоит рассказывать о наших страданиях. Ты знаешь, как болит укус осы. Теперь представь себе пятьдесят или шестьдесят жал в твоем теле. В осиных гнездах часто оказывались красные мушки, а их укус еще страшнее.

Нас держали десять дней в карцере, на хлебе и воде. Я потерял левый глаз — в него впилось более десяти жал красных мушек, и когда нас вернули в лагерь, остальные заключенные решили помочь нам. Каждый из них давал нам по одному бревну твердого дерева. Это было почти полной нормой, и мы были спасены. Нам оставалось сделать всего одну норму на двоих. Хотя это нам тоже давалось с трудом, мы все же успевали. Силы понемногу возвращались к нам, мы хорошо питались, и нам пришла в голову мысль отомстить арабу. Однажды мы наткнулись на огромный муравейник с хищными муравьями, которые в этом момент были заняты тушей косули. Мы подкараулили араба, который совершал обход, оглушили его ударом топора и потащили к муравейнику. Толстыми веревками привязали его к дереву и потом нанесли несколько ударов. В рот запихали траву — чтобы не мог кричать. Муравьи не появлялись, и нам пришлось воткнуть в муравейник ветку, вытащить нескольких муравьев и посадить их на тело араба.

Через полчаса его атаковали уже тысячи муравьев. Ты когда-нибудь видел хищных муравьев, Бабочка!

— Нет, никогда. Я видел больших черных муравьев.

— Эти небольшие и красные, как кровь. Они отрывают маленькие кусочки мяса, и несут их в муравейник. Мы страдали от укусов ос, но представь себе муки, которые причинили ему муравьи, поедая его живьем. Агония продолжалась двое суток и еще утро. После двадцати четырех часов у него уже не было глаз. Я знаю, что мы были безжалостны, но как он издевался над нами. Ведь только чудом мы избежали смерти.

В кустарнике мы каждый день понемногу рыли яму — чтобы спрятать его останки, и один из тюремщиков видел нас за этим занятием.