Екатерина Дашкова - Записки

Лаптев со свойственной ему запальчивостью обратился к шпиону и спросил его, какое ему дело до княгини и как он смеет посылать кого попало в ее комнату и беспокоить ее. Шпион довольно ясно выразился насчет своего ремесла; он следил за мной по приказанию не императора, а Архарова. Боясь, что я узнаю об этом обстоятельстве, он грозил Лаптеву опасными последствиями, если тот доведет до моего сведения это дело.

На другой день, прежде чем мы доехали до Твери, два раз нам угрожала неизбежная гибель: поднялась страшная буря, засыпавшая дорогу снегом, и мы вынуждены были семнадцать часов блуждать ощупью. Ни одного признака человеческого жилья не было видно, а когда наступила ночь, усталые лошади едва переступали. Нам оставалось или похоронить себя в снегу, или умереть от холода, или сделаться добычей хищных зверей. Испуганному воображению одна из этих крайностей казалась неизбежной. Слуги оробели; одни плакали, другие молились и каялись.

Я приказала кучеру остановиться и подождать до рассвета в надежде, что ветер спадет, лошади отдохнут и мы наткнемся на какое-нибудь человеческое жилье, а потом отыщем свою дорогу.

Менее чем через час возница вообразил, что вдали сверкнул огонек. Он послал одного сметливого слугу к тому месту, откуда виднелся свет; посланный через полчаса воротился с радостным известием, что недалеко от нас находится деревня. Мы поплелись к ней и наконец нашли безопасный приют для себя и своих животных, избавившись, таким образом, от ужасной и, может быть, мучительной смерти.

Мы далеко сбились с пути, потому что за двадцать девять часов проехали только шесть верст. По прибытии в Тверь мы превосходно разместились в квартире, приготовленной для нас губернатором Поликарповым. Этот почтенный человек немедленно навестил меня. Когда я поблагодарила его за внимание и выразила опасение, что его доброта может навлечь на него злобу мстительного царя, он отвечал: «Я не хочу знать о частных отношениях между государем и вами. Мне только известно, что о вашем изгнании не было издано никакого указа. Поэтому позвольте мне действовать относительно вас как человеку, всегда искренне уважавшему ваш характер». Город Тверь был полон в это время гвардией, проходившей в Москву для коронации, что не помешало добродушному начальнику губернии присылать нам превосходный ужин со своего стола.

На другое утро мы двинулись вперед. Лошади у нас были те же, и потому мы должны были часто останавливаться, не проехав и шести верст.

В Красном Холме мы имели счастье встретить в начальнике благовоспитанного и обязательного человека. Это был некто Краузе, городничий, племянник знаменитого медика; он помог нам запастись необходимой провизией, которую трудно было достать по дороге. После легкого сна и отдыха, данного лошадям, мы поднялись ранней зарей и поехали дальше.

В этот день мы убедились, что шпион, следивший за нами во все время нашей поездки, был наушником молодого Архарова и доносил ему обо всем, что видел вокруг нас.

Архаров — это русский инквизитор императора Павла, обязанность, отнюдь не отвратительная его мелочной и рабской душонке, лишенной всякого человеческого чувства. Лаптев вошел в избу в то самое время, когда шпион из нее вышел, забыв на столе открытое письмо, адресованное Архарову. В нем говорилось о моих недугах, о Лаптеве, сопровождавшем меня, и еще кое о чем, вероятно, для пополнения своего рассказа: между прочим о том, что один из моих лакеев украл шубу у крестьянина, чистейшая ложь, потому что все они были одеты очень тепло, тогда как, скажу мимоходом, слуга нашего полицейского воришки казался жалким горемыкой.

После этого мы стали осторожнее: отворяли двери, когда останавливались в крестьянских избах, чтобы увериться, не подслушивает ли нас агент Архарова.

Вскоре мной овладел настоящий страх. Поводом этого нового беспокойства было одно обстоятельство, пугавшее меня до самого возвращения в Троицкое, где я узнала от брата, что мой сын вне опасности. По прибытии моем в Весьегонск меня посетили вновь назначенный городничий и его предшественник, определенный сюда покойной императрицей в награду за военные заслуги и девять ран, полученных в разных битвах. Павел I лишил его должности единственно потому, чтобы очистить место родственнику Аракчеева, одного из самых усердных и преданных исполнителей его тирании.

Такая вопиющая несправедливость, конечно, вызывала самые горькие жалобы со стороны отрешенного. Принимая участие в его положении, я старалась по возможности утешить горюющего старика, но никак не могла заставить его говорить о других предметах: он постоянно думал о своем несчастье. Наконец я придумала средство: попросила обоих городничих проводить мою дочь и мисс Бетси на ярмарку, самую знаменитую в то время во всей России. Едва они ушли, как явился офицер с письмом от моего сына. Тот поручил отдать его мне прямо в руки и, осведомившись таким образом о моем здоровье, проехать в Коротово, место моей ссылки, чтобы подготовить крестьян к моему приему, а потом обо всем этом известить его.

Если бы гром пал на голову, я была бы поражена менее, чем получив такое письмо. Я знала неумолимую строгость государя относительно военной дисциплины. Известно, что он выбранил Суворова и Репнина за то, что они отправили к нему свои депеши с офицерами. Представив все это, я опасалась за сына, который за посылку офицера с письмом к гонимой матери и за нарушение царского указа легко мог подвергнуться гонению и побывать в Сибири.

Я спросила офицера, видели ли его в городе и не встретил ли он на дороге городничего. Он уверял, что его никто не видел. Я советовала ему немедленно отправиться в Коротово, от которого мы находились только в тридцати трех верстах, где я надеялась скоро увидеть его. Выехать из города незамеченным было главным делом.

Когда мои дети возвратились с ярмарки, мы сели в кареты и поздно вечером достигли места своего назначения.

Моя изба была довольно просторной; противоположную комнату отвели для кухни, а лучшая хижина неподалеку была приготовлена для моей дочери.

Я немедленно послала за Шридманом, посланцем моего сына, и когда он уехал, я узнала от своего слуги, что этот офицер не только вел себя всем напоказ, но имел глупость сообщить о своем поступке городничему, который отобрал у него паспорт.

Ни днем ни ночью я не могла успокоиться: во сне постоянно мне виделся сын, сосланный в Сибирь. Я умоляла брата и других друзей известить меня о положении Дашкова, но не совсем доверяла их утешительным письмам и беспокоилась до тех пор, пока не узнала, что он действительно назначен командиром полка.

У Павла I были светлые периоды справедливости; он даже проявлял некоторую смышленость и благородство. Он услышал от городничего о поступке Шридмана и нисколько не рассердился на моего сына. Когда же ему донесли через шпионов Архарова, что многие из моих друзей навещали меня в ссылке, он сказал: «Ничего нет удивительного: в такое время и надо доказывать дружбу или благодарность княгине Дашковой тем, кто любил ее прежде».