Василий Филиппов - Юлиус Фучик

Критик Трегер приветствовал выход книги восторженной рецензией:

«Издатель Отто Гиргал опубликовал недюжинную, полную глубокого проникновения работу Юлиуса Фучика о борющейся Божене Немцовой… Три ее главы так превосходно оживляют перед нами Немцову во всем значении ее общественной роли, что могут быть отнесены к шедеврам нашей современной эссеистики».

Тоненькую книжонку с дарственной надписью вручил Фучик и котельщику из железнодорожных мастерских Войтеху Тихоте. Он со своей женой и двумя детьми снимал комнату в доме у Фучиков. Из собственного дома в Нагошице фашисты семью Тихоты выгнали, а саму деревню насильно присоединили к рейху. Войтех скучал по Нагошице, своему домику и ульям. Часто с семьей взбирался на небольшую гору Прант и отсюда, с территории протектората, с болью смотрел через поле на крышу своего дома, оказавшегося в рейхе. А по вечерам снова и снова брал в руки книгу, подаренную Фучиком, черпая в ней веру и надежду.

Сын Тихоты Вацлав вспоминал:

«Я был тогда двенадцатилетним школьником и любил наблюдать, как Фучик пишет свою книгу. В работе ему помогала жена Густа. Наша семья очень любила Фучиковых. Юлиус был всегда приветлив и добр, а Густа помогала мне по физике. Часто мы с Фучиковыми сиживали на террасе их дома за круглым столом, над которым склонялся подсолнух. Когда Юлиус работал здесь, часто к нему на стол прилетала горлица. И здесь же, на террасе, устроила себе гнездо пара синичек».

В памяти Вацлава остался и диалог между отцом и Фучиком над развернутой картой Европы. Юлиус отмечал на карте продвижение нацистских войск.

— Идите, идите, — со злостью говорил Фучик. — Назад полетите так быстро, что не будете успевать даже удивляться.

— Не знаю, не знаю, Юлек. Ведь немцы влезли уже так далеко, и никто их остановить не может, — с дрожью в голосе произнес Войтех Тихота.

— Войтех, дружище! — воскликнул Фучик. — А ты не слушай радио с его фашистским хвастовством. Если Гитлер нападет на Советский Союз, то это будет для фашистов крах. Возможно, меня уже не будет в живых, но я уверен, что Гитлер войну не выиграет. Верь, придет время, и по Вацлавской площади Праги пройдет Красная Армия. И вернешься, друг, в свой домик в Нагоншце.

Но дни пребывания в Хатимерже приближались к концу.

Нацистская служба безопасности внимательно следила за настроениями чешского населения и забила тревогу. В ее отчете за время с 15 марта 1939 года по 30 апреля 1940 года отмечалось: «Чешские марксисты в последние недели были очень активны, усиленно распространялись листовки и ложные слухи. Годовщина установления протектората, финско-русское соглашение о мире, как и приближающийся день 1 Мая, стали для коммунистических кругов, бывшей КПЧ поводом для широкой операции по распространению листовок». В донесениях также указывалось, что чешское население с чрезвычайным интересом следит за событиями в Советском Союзе и только с ним связывает свои надежды на освобождение.

Гестаповцы продолжали искать Фучика: он числился в списках кандидатов от коммунистической партии во время парламентских выборов в 1935 году. По адресу, где он был прописан официально, его не нашли, но гестаповцы все же напали на след. В один из июньских дней в пять часов утра в квартиру родителей в Пльзене ворвались гестаповцы. Долговязый немецкий полицейский комиссар Фридрих спросил:

— Где ваш сын? — Этот вопрос задавали и по-чешски и по-немецки, громким и тихим голосом, но мать спокойно отвечала одно и то же:

— Не знаю. Его давно не было. Он вообще ездил к нам редко. В последний раз был на рождество в 1938 году.

Второй нацист обратился к Вере с учтивым вопросом:

— А если ваш отец умрет в больнице, как известите брата?

Показав на радиоприемник, Вера ответила, не моргнув глазом:

— Дадим объявление по радио.

С ругательствами фашисты перевернули все вверх дном и убрались ни с чем. В этот же день Фучик узнал о визите гестаповцев, и ему стало ясно, что теперь начинаются серьезные испытания. Более года прожил он под угрозой ареста, и пока все сходило с рук, а как быть теперь? Огорчило его и известие о болезни отца, лежавшего в одной из пльзенских больниц. Состояние его здоровья вызывало серьезные опасения, и Юлиус не мог не навестить отца, не встретиться с ним.

Однажды к больному пришел врач и во время осмотра тихонько шепнул:

— Господин Фучик, сейчас вас придет проведать один человек. Будьте осторожны, прошу вас. Не разговаривайте. Рядом… — Он не договорил. И только глазами подал какой-то загадочный знак.

«Кто это может быть? К чему такая таинственность? Нельзя разговаривать… Странно», — думал больной старик, не замечая, что за каждым его движением внимательно следит сосед.

Через минуту белая дверь открылась, и в комнату вошли два врача в белых халатах.

«Господи, да ведь это Юлек!» — чуть было не выкрикнул больной. Но острая боль и предостерегающий взгляд доктора заморозили на его губах радостное восклицание. Они поздоровались только взглядами. Юлек словно говорил:

«Будь мужественным, мой дорогой! Молчи и не подавай вида. Мы еще встретимся в лучшие времена, и тогда…»

«Через два дня, — вспоминал позднее Карел Фучик, — я узнал, что на койке напротив меня лежал гестаповец. Он прикидывался больным и ждал Юлека».

Лихорадка, охватившая Юлиуса в период работы над книгой о Б. Немцовой, не проходила. Его уже захватила новая идея, которая казалась ему удачной, правильной и, главное, созвучной времени и обстановке в стране. Ради этого можно опять отложить в сторону первые четыре главы романа «Поколение до Петра». Фучик начинает работать над этюдом о Кареле Сабине. Этот писатель не был для него тем, кому обычно говорят «его» автор, то есть писатель, к работам которого постоянно возвращаются и каждый раз в них находят что-то новое для души, для размышлений. Еще летом 1938 года в букинистическом магазине ему попала в руки книга «Театр и драма в Чехии до начала XIX века». В толстом кожаном переплете с золотыми звездочками книга Карела Сабины на немецком языке была под псевдонимом «Лео Бласс». Долго никто не знал, кто скрывается под псевдонимом. Юлиус считал это произведение весьма значительным, даже единственным в своем роде, собирался перевести его, но как-то все не доходили руки. Уезжая в Хотимерж, он взял книгу с собой, но и здесь она пролежала почти целый год. И вот Густа приступила к переводу, а Юлиус собирался дополнить книгу обстоятельными примечаниями и вступительной статьей.

Его заинтересовал Сабина — крупная и в то же время трагическая фигура чешской культуры и политики XIX века. Поэт и романист, литературный критик, друг и восторженный поклонник Махи, участник пражского восстания 1848 года, один из идейных вождей радикально-демократической партии, автор книги «Духовный коммунизм».