Василий Филиппов - Юлиус Фучик

Было майское утро, моросил мелкий, назойливый дождь. Когда Фучик вошел в просторный уютный кабинет, он увидел розового блондина лет пятидесяти, с глазами навыкате, похожего на моллюска. Сточес сидел, развалившись в кресле. Казалось, он не заметил посетителя.

— Здравствуйте. Я — Фучик. Явился по вашему вызову.

Председатель профсоюзного центра долго смотрел изумленно и вопросительно, словно не понимая, кто и зачем к нему пришел.

— А-а-а! Это вы. Очень рад с вами познакомиться. Присаживайтесь. Будьте, как говорится, как дома.

— Спасибо. Не стоит.

Сточес привычным движением поднес ему портсигар, в котором лежали американские сигареты.

— Благодарю, сейчас, после быстрой ходьбы, не буду.

— Гм… гм… Ну хорошо. Я человек откровенный и люблю говорить напрямик. Как это ни покажется вам странным, я — почитатель вашего таланта. Да, да, не удивляйтесь, хотя и не разделяю ваших политических убеждений. У вас прекрасное перо, вы — журналист с европейской известностью. Чешская журналистика много потеряли бы, если бы ваш голос молчал.

— Я не собираюсь молчать, — заметил Фучик.

— Вот и прекрасно, — с деланной веселостью сказал Сточес. — Можно считать, что мы сошлись на главном? — улыбнулся он. — Я очень рад, что нашел в вас человека, способного понимать с полуслова. Я согласился на беседу с вами в надежде направить ваши незаурядные способности по конструктивному руслу.

— Согласились на беседу? — не выдержал Фучик. — Но я не просил об аудиенции. Меня вызвали, а я не счел возможным уклониться. Не более того…

— Вы говорите о вызове, словно речь идет о какой-нибудь явке в полицию. Зачем же так? Вы ведь приглашены не для допроса. Нравится вам это или не нравится, но сложилось новое положение вещей, с которым надобно считаться. Мы, чехи, сейчас в одной лодке и должны ладить. Хватит с нас прошлых распрей, ошибок и заблуждений. Мы жестоко поплатились и за пакты с государствами, которые не граничат с нами непосредственно, и за кокетничание с большевизмом. Сегодня, отбросив предрассудки, мы должны опираться на своего соседа, как подсказывает здравый смысл. Надо думать о будущем. Мы собираемся издавать журнал «Чески дельник» для наших рабочих в Германии, в журнале будет отведена целая полоса для раздела культуры. Мне хотелось вам сделать лестное предложение вести этот раздел. Нам нужен опытный сотрудник, знающий культуру, современно и широко мыслящий, словом, со вкусом. Мне кажется, что мы сможем договориться. Как полагаете?

— Что ж, позвольте выразить вам признательность за оказанную честь, хотя не знаю, на каких условиях.

— За ваши труды будет положено ежемесячное жалованье в тысячу крон. Кроме того, за каждую опубликованную авторскую статью вы получите… ну, скажем, сто пятьдесят крон. Добавлю, вопрос согласован с референтом по печати при имперском протекторе Вольфрамом фон Вольмаром, а это значит, что и мы, и наши немецкие друзья закрываем глаза на ваше коммунистическое прошлое. Кто из нас в молодости не грешил левизной! Что было, то забылось, быльем поросло.

Сточес смотрел на Фучика, думая, что он ослепил его своим неожиданным, блестящим предложением, а тот молчал, как-то странно покачивая головой. «Неужели этот пройдоха и позер думает всерьез, что я могу принять унизительное предложение и пойти на сотрудничество с ними? Ну что же, пусть торжествует победу!» — подумал Юлиус.

— Не скрою, пан Сточес, что ваше предложение явилось для меня в известной степени неожиданным и заинтриговало меня. Но мне нужно время, чтобы подумать и все взвесить.

Фучик принял самый дружелюбный и добродушный вид, на какой был способен.

— Конечно, конечно, пан Фучик, я понимаю ваше состояние. Перед тем как есть, кашу остужают. Сколько вам нужно времени?

— Дня три-четыре.

Через четыре дня Фучик явился снова к Сточесу. Председатель не в силах был скрыть свою радость. «Явился все-таки! — подумал он. — Поглядим, как поведет себя этот прирожденный бунтовщик. Голод — это хорошая смирительная рубашка».

— Я пришел к выводу, что вы меня совсем мало цените, — полушутя, полусерьезно сказал Фучик.

— Ну что вы? Как вам могло прийти в голову такое? Напротив! Считайте, что ваша зарплата увеличилась с этой минуты в полтора раза. Договорились?

— Не совсем. Целая полоса такого солидного журнала, призванного осуществлять такую благородную миссию — поднимать сознание рабочих до уровня сознания его руководителей.

— Две тысячи, — сухо, как на аукционе, сказал Сточес.

— Вы прекрасно понимаете, на какой риск я иду. А где соответствующая компенсация?

— Хорошо. Две с половиной. Может, и это вам покажется мало?

— Это не компенсация, пан Сточес. Вы знаете, сколько у меня было среди рабочих читателей, которые мне верили. Каждому слову.

— Вы ставите меня в затруднительное положение. Вы успели почувствовать, что я питаю к вам слабость, так?

— Значит, три тысячи?

— Ладно, но это мое последнее слово, — тихо произнес Сточес, а про себя подумал: «Оказывается, и коммунисты торгуются, так же, как и мы, любят деньги».

Фучик, словно угадывая его мысли, сказал:

— Деньги вещь хорошая, пан Сточес. Они освобождают человека от нужды и повседневных забот. Но — не всякие деньги.

Лицо Сточеса побледнело. Как хотелось ему поставить этого упрямца на свое место! Но он сам себе связал руки тем, что в беседе с референтом по печати Вольфрамом фон Вольмаром не удержался и сказал, что ему удалось «завербовать» Фучика.

— Три с половиной. Согласны?

— Нет.

— Жаль! Ну как хотите… Я вас не понимаю.

— Я понимаю, что вы меня не понимаете, — усмехнулся Фучик.

Сточес выпрямился и сквозь сжатые зубы, с трудом подавляя злобу, прошипел:

— Четыр-р-ре-е!

— Свои убеждения я не продам ни за какие деньги. Писать то, что вы хотите печатать, я не могу, а то, что хочу я, вы никогда не напечатаете, — твердо сказал Фучик и быстро вышел.

Надо было исчезнуть, раствориться где-нибудь подальше от Праги, сделаться незаметным и незамеченным. К тому же в апреле 1939 года в официальном вестнике было опубликовано решение уголовного суда о том, что брошюра «Придет ли Красная Армия на помощь?» «является, по существу, распространением ложных сообщений согласно § 18, статье 2 закона № 50/23 Сборника законов и постановлений, а потому конфискуется, и дальнейшее ее распространение запрещается». Вскоре после этого было напечатано решение того же суда о конфискации его книги «В стране, где завтра является уже вчерашним днем».

Раздумывать долго не приходилось. Вместе с Густой он направился к родителям в Хотимерж. Почти всю дорогу он молчал. Все вокруг производило тягостное впечатление. Вагоны во всех поездах были разделены на три класса: первые три после паровоза вагона с табличкой «Рейх — рейх» предназначались только для немцев, следующие четыре вагона с надписью «Протекторат — рейх, рейх — протекторат» тоже были не для чехов. Им разрешалось ехать только в последнем вагоне с табличкой «Протекторат — протекторат». Название станций были написаны только на немецком языке, всюду развевались флаги со свастикой.