Василий Филиппов - Юлиус Фучик

В стране вновь объявляется осадное положение. В первую же ночь Прага испытала на себе то, что в Германии знали под названием «ночь длинных ножей», или «мрак и туман». В полицейских документах эта акция называлась более прозаично — «большая облава». В ней участвовали тысячи сотрудников всех видов службы безопасности, уголовной полиции и отрядов вермахта. Город был наглухо блокирован, разбит на квадраты, всю ночь обыскивались подряд все дома, квартиры, подвалы, чердаки, склады и другие возможные укрытия. Искали парашютистов из Лондона, совершивших покушение.

Ежедневно на рассвете и вечером, перед заходом солнца, в предместье Праги — Кобылисы — через Дяблице направлялись вереницы грузовых машин, заполненных людьми. Их везли на расстрел без суда и следствия. Территория стрельбища была обнесена каменной стеной, огорожена колючей проволокой и строго охранялась часовыми. Но люди, тайком глядевшие сквозь дыры в крышах своих домов, все-таки видели, что там происходит. И тот, кто видел, уже не мог сомкнуть глаз, и еще долго после осадного положения ходил к невропатологам.

«Груды трупов растут, — писал Фучик. — Считают уже не десятками и не сотнями, а тысячами. Запах непрерывно льющейся крови щекочет ноздри двуногих зверей. Они „работают“ с утра до поздней ночи, „работают“ и по воскресеньям. Теперь все они ходят в эсэсовской форме, это их праздник, торжество уничтожения. Они посылают на смерть рабочих, учителей, крестьян, писателей, чиновников; они истребляют мужчин, женщин, детей; убивают целыми семьями, уничтожают и сжигают целые деревни. Свинцовая смерть, как чума, расхаживает по всей стране и не щадит никого».

Террор тяжело отразился на деятельности подполья. В течение короткого времени сотни коммунистов оказались за решеткой. Фучик с болью в сердце узнал, что в лапы гестаповцев попал Ян Зика. Едва началась облава, Зика, находившийся в одном из своих надежных убежищ, попытался скрыться. Единственный путь к спасению — спуститься по веревке из окна третьего этажа во двор, откуда, вероятно, можно было ускользнуть. Но веревка предательски оборвалась, и перед растерявшимся нацистом возникла фигура распростертого на земле человека. Со сломанным позвоночником лежал он, то терял сознание, то снова приходил в себя, только через две недели гестаповцы узнали, кто в их руках.

Фучик встретился с Зикой во дворце Печека на очной ставке. Собрав последние силы, он улыбнулся своей широкой, доброй улыбкой и сказал:

— Здравствуй, Юла!

Это было все, что от него услышали. Больше он не сказал ни слова. После нескольких ударов он потерял сознание, а через несколько часов скончался.

В лапы гестапо попал и Ян Черный. Ни очные ставки с Фучиком, ни кровавые допросы на протяжении девяти месяцев не дали гестаповцам ничего: они не узнали, что он входил в состав ЦК, хотя и догадывались об этом. Наконец его отправили в концлагерь Терезин, а затем в Германию, где его казнили в мае 1944 года.

«Руде право» продолжала выходить как и прежде, и поэтому нацисты решили, что второй Центральный Комитет не уничтожен. Гестапо было чрезвычайно озабочено работой партии среди интеллигенции и настойчиво продолжало следствие по этому делу. К тому времени «дело» обросло протоколами допросов и всякими деталями, влекущими за собой тяжелые последствия. Бём по-прежнему испытывал на Фучике «психологические» методы воздействия. Гестапо рассчитывало, что на Фучика повлияет его жена, сидевшая в той же тюрьме, всего одним этажом ниже. С этой целью Бём организовал несколько свиданий. Хрупкой женщине с обостренным воображением с первых дней заключения пришлось многое пережить. Ей, боящейся вида крови, пришлось увидеть собственного мужа, окровавленного после страшного допроса, услышать от соседок по камере, что ее муж, избитый на допросе, умер в камере, а затем новую весть — нет, не забит до смерти, но не вынес пыток и повесился. И теперь гестапо надеется, что она не выдержит и станет уговаривать мужа облегчить свою и ее участь изменой. Лаймер так и сказал ей:

— Подействуйте на него, пусть возьмется за ум. Если он не думает о себе, пусть хоть о вас подумает, Даю вам час на размышления. Если он и после этого не заговорит, вас сегодня вечером расстреляют. Обоих.

— Господин комиссар, — твердо ответила Густа, — это для меня не угроза. Это моя последняя просьба, если вы казните его, казните и меня!

— Вон отсюда! — злобно закричал Лаймер. Последний «сюрприз» Бёма, последняя его «козырная карта» — свидание с Густой 23 февраля 1943 года, в день рождения Юлиуса. Всем своим видом — худощавый, подтянутый, даже элегантный, в отлично сидящем костюме — комиссар хотел облегчить Фучику выбор — выбор между жизнью и смертью. Все он учел, но не учел одного обстоятельства. В этот день был еще один «именинник» — Красная Армия, которая разгромила гитлеровскую армию под Сталинградом. Фучик видел, как совсем недавно в Панкраце на февральском ветру долго плясал и хлопал траурный флаг со свастикой. Оккупантам, видимо, совсем пришлось туго, если они позакрывали театры и объявили траур. Раньше они все-таки держали в секрете свои военные неудачи.

Видя, что Фучика не склонить к измене, Бём вспомнил последний вечерний разговор в Праге:

— Когда не будет нас… Значит, ты все еще не веришь в нашу победу?

Он задавал этот вопрос потому, что не верил сам. И он внимательно слушал однажды то, что я говорил о силе и непобедимости Советского Союза. Это был, кстати сказать, один из моих последних допросов.

— Убивая чешских коммунистов, вы с каждым из них убиваете частицу надежды немецкого народа на будущее, — не раз говорил я Бёму. — Только коммунисты могут спасти его.

Он махнул рукой.

— Нас уже не спасешь, если мы потерпим поражение. — Он вытащил пистолет. — Вот смотри, последние три пули я берегу для себя. (При попытке перейти границу около города Хеб осенью 1945 года Бём был задержан и предстал перед чехословацким судом. — В. Ф. )

Весной 1943 года гестапо передало дело Фучика судебному следователю. Итак, конец единоборству? «Тринадцать месяцев боролся я за жизнь товарищей и за свою. И смелостью и хитростью. Мои враги вписали в свою программу „нордическую хитрость“. Думаю, что и я кое-что понимаю в хитрости. Я проигрываю только потому, что у них, кроме хитрости, еще и топор в руках».

Теперь осталось только ждать, пока составят обвинительный акт, две-три недели.

От немецкого следователя Келлерунга сразу повеяло холодом. Он ни добр, ни зол, не засмеется и не нахмурится, он просто подводит дело под параграфы. Угрызения совести его не мучили. Закон четко предписывал карать государственную измену, попытки «насильственного отторжения части имперской территории», «содействие врагам империи» смертной казнью, и Келлерунг требовал вынесения такого приговора для всех троих: Фучика, Клецана и Плахи.